маму мало интересовали, а вот за грязную или изодранную одежду мне от неё здорово перепадало.
«Да сколько можно, - кричала она, - я не могу каждый божий день чистить твою форму. Я и так уже чуть ли не зубами эту грязь отдираю! Ещё раз придёшь в таком виде – убью!»
Но уступить Брюховецкому я не мог. Даже будучи сопливым щенком, я понимал: стоит лишь раз уступить - и никто с тобой считаться не будет.
Как-то раз братья Брюховецкие вдвоём подловили меня. Неравная схватка закончилась быстро. Они повалили меня на землю, скрутили… Но закрыть рот мне они не могли, я лежал на земле и материл их: «Две толстожопые Брюхи от самой брюхатой в мире мамы! Я же видел вашу мамашу, ох у неё и брюхо, в нём столько Брюховецких поместится…»
Один из братьев ударил меня ногой в живот. Я скривился и заорал громче: «Брюхундель ты сраный! Вонючее ты Брюхадло! Чтоб ты, сука, не дожрал. Чтоб ты, падла, сгинул в одночасье вместе со своим ненасытным брюхом».
Они стали бить меня вдвоём. А я ещё сильней орал: «Сраные Брюхастики! А, Брюхопилы грёбаные!..»
На мои крики прибежала какая-то тётка, и я был спасён.
На следующее утро я повстречал их у школы. Они ждали меня у ворот. Обойти их не было возможности. Не пойти в школу тоже было нельзя; во-первых, за прогул меня бы мать убила, а во-вторых, это означало бы, что я их испугался. А проигрывать я не желал. Ни о какой капитуляции у меня и мысли не было. Поэтому я похромал в их сторону. Я хромал не из-за вчерашней драки, вернее, избиения. Просто после того, как я вернулся домой, мать, увидев, в каком состоянии моя форма, достала из шкафа солдатский ремень с металлической бляхой и всыпала мне таких люлей, в сравнении с которыми Брюхины удары теперь приравнивались к лёгким дружеским похлопываниям. Порка ремнём – страшнее наказания мать придумать не могла. Признаюсь честно, это было ужасно больно. Жопа потом синего цвета и для сидения непригодна. А ляжки ещё долго хранят на себе отпечатки звёзд от солдатской бляхи.
И вот, значит, подхожу я к братьям. Внутри всё сжалось от страха, а внешне расслаблен. Невозмутим, словно облако. С отрешённым, как у мумии Тутанхамона, лицом. Короче, как говорила моя мама, с понтом под зонтом, а сам под дождём.
Тут Сашка преграждает мне путь и … протягивает руку.
- Давай, - говорит, - дружить.
Хочет усыпить мою бдительность, решаю я. Надеется застать меня врасплох. В общем, думаю о нём плохо. Сужу по себе.
Ладно. Пусть бьёт.
Я протягиваю руку навстречу. Внутренне я готов ко всему. Я протягиваю руку с обречённостью приговорённого к казни. И с удивлением принимаю крепкое, но дружеское рукопожатие.
- Ты молодчина! – восторженно восклицает Брюня-старший и тоже пожимает мою вялую ладонь.
- Ты даже не плакал вчера, - сообщает мне Брюня-младший.
Он произносит это с восхищением. И очень доверительно. Так, словно делится со мной некой тайной. Как будто меня там с ними не было вчера.
Мне всё ещё не верится. Я жду подвоха. Но скоро выяснится - подвоха нет. Я обрёл друга. Точнее, двоих друзей.
С Сашкой Брюховецким мы ещё не раз будем ссориться, но уже как друзья. А друзьям можно многое простить. Друзьям можно простить всё, кроме предательства.
Брюня никогда меня не предавал. Он умел дружить. Хотя этому никто не учит. Такое умение – талант, дар Божий – он либо есть, либо нет.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Первый заработок
Каждое воскресенье мы с ребятами ходили в кино. Билет на детский сеанс в кинотеатр «Салют» стоил всего десять копеек. У приятелей моих проблем с деньгами не возникало. Да и какие это, собственно, деньги? Мелочь. А вот у меня не всегда были деньги на билет. Даже не потому, что мать не давала мне денег. Просто их не было. Говорю без всякого преувеличения. Дни, когда в доме не было ни копейки, были не редкостью. А в кино по воскресеньям хотелось. Благо, на билет в кино я научился зарабатывать ещё в семилетнем возрасте.
Мать иногда посылала меня в аптеку. Ей, бронхиальной астматичке, постоянно нужны были лекарства. Она давала мне деньги, медицинский рецепт и записку к провизору с дежурным текстом: «Прошу продать моему сыну две пачки теофедрина. Поскольку я очень больна и не имею возможности прийти сама. Большое спасибо. С уважением, Николаева Т.М. Дата. Подпись». Вооружённый всем этим, я направлялся в аптеку.
Десятки раз мне приходилось совершать эту нехитрую процедуру. Приходишь, даёшь записку, рецепт, деньги… Берёшь лекарство - и домой. Никаких проблем. Но вот однажды подхожу я к аптеке и обнаруживаю к своему ужасу, что деньги я потерял. Тридцать шесть копеек.
Я в аптеку шёл пешком. Всю дорогу деньги нёс в кулаке. Задумался, как всегда. Ладонь взмокла, и деньги, по всей видимости, выскользнули. Я этой неприятности даже не заметил. Произошедший казус вверг меня сперва в состояние растерянности, а затем в полнейшее отчаяние. За потерю денег, пусть и такой совершенно не значительной суммы, мне бы здорово влетело от матери. В этом я нисколько не сомневался.
В слабой надежде отыскать монеты я отправился по пройденному маршруту в обратном направлении. С каждым шагом страх перед будущим наказанием охватывал меня всё крепче. Я накручивал себя и мысленно преумножал негативную реакцию матери. Вернуться домой и честно признаться в том, что случилось, я боялся.
Я брёл по дороге, всматриваясь под ноги, как растерянная ищейка, потерявшая
