раз помянув и археологию, и Галку, неведомое это мустье, принялся, как мог, выкручиваться:
— Может быть... Я, знаете, в камнях не специалист. Это лучше Галине Петровне показать, я занимаюсь другими эпохами.
Он протянул камень обратно, надеясь, что реплика прозвучала уверенно и профессионально.
— Нет, нет, оставьте себе. Если заинтересуетесь, посмотрите косу правого берега километрах в полутора ниже.
Он присел к костру, рядом с промывальщиком, поправил угли, подбросил дров и подождал, пока они разгорятся.
— По реке давно идете? — спросил вдруг, не подымаясь с корточек.
— Четвертый день.
— А наверх как забрались? Вертолетом?
— Вертолетом.
— А сейчас куда, до Вишеры или ниже?
— В основном до Вишеры.
— Ну, это уже близко...
Он снова задумался, сидя у огня, вороша горящие ветки. Через минуту встрепенулся:
— Хотите ушицы? У меня там, за протокой, — махнул рукой на остров, — сетка стоит. Это недолго, пока ваша Галина Петровна работает, мы сообразим. Сейчас, я только соберусь, все равно проверять пора.
Он направился к палатке, согнувшись, зашел внутрь и задернул за собой полог. Вышел через пару минут — в длинном брезентовом плаще и закатанных до колен болотных сапогах. Через плечо был переброшен полупустой рюкзак.
— Я быстро, — сказал, проходя мимо костра. — Вы тут пока котелок поставьте.
У края терраски, перед тем как спрыгнуть вниз, на бечевник, оглянулся:
— Помогите лодку сдернуть. Да оставьте вы свою сумку!
Никитин спустился к воде и столкнул нос долбленки. Геолог стоял на корме и помогал шестом.
— Может, и я с вами? — спросил Никитин. — Помогу...
— Нет! — отозвался Малышев. — Я один. Воду поставьте.
Двигался он быстро, резко. От этих движений под плащом обрисовались контуры полевой сумки. Отложил шест и опустил в воду мотор.
«Зачем ему сумка с собой? И зачем оделся так, словно не сеть проверять, а в поход собрался?»
— Эй, Малышев! — крикнул. — Малышев, постойте!
Геолог, не отвечая, раз за разом дергал ремень стартера. Мотор не заводился, но лодку и так относило быстро от берега течением. Никитин оглянулся. Галина и Олег разошлись в разные концы пляжа: Олег вниз, к острову, Галина вверх — ходили, глядя под ноги, нагибались, подбирали что-то. Шпрота, выронив кружку, полупривстав, широко разинув рот, смотрел на реку.
— Постойте, вам говорю! Стойте! Вернитесь! Я из милиции! Стойте!
Он бросился к своей лодке, но одному ее было не сдернуть, тогда Никитин рванулся наверх, где на столе, в сумке, лежал его пистолет.
Но не успел он пробежать и полдороги, как за спиной треском раскатился выстрел, подхваченный и умноженный эхом. Бич закричал. Никитин с размаху упал и, перекувыркнувшись, оглянулся.
Бросив мотор, скинув мешавший плащ, широко расставив ноги, Малышев, в быстро удалявшейся лодке, целил карабин в их сторону. Никитин снова рванулся к столу, но второй выстрел опять заставил его прижаться к земле. Лишь когда геолог опустил карабин и взялся за шнур, Никитин в несколько прыжков достиг стола, выхватил пистолет и выстрелил вверх, над втягивавшейся в протоку лодкой. Малышев распрямился и вскинул карабин. У реки щелкнул пистолетный выстрел. Геолог коротко и резко взмахнул рукой, выронил оружие и обвалился. Промывальщик снова закричал. Никитин обернулся. Бич лежал поперек костра. Грязная рубаха дымилась, волосы на голове горели.
Выхватив промывальщика из углей и сбив пламя, Никитин бросился к реке. Лодки уже не было видно. С двух сторон бежали Галина и Олег. В руке младший лейтенант сжимал пистолет. Подбежали почти одновременно.
— Ты что?! Ты куда стрелял?!
— Я... я... я... в мотор, товарищ капитан, — захлебывался Молотилов. По бледному лицу его шли красные пятна. — Я в мотор целил, не знаю, как вышло... я хорошо стреляю!
— Вышло! Вот тебе и вышло!
— Он что, убит?! — в глазах Галины бился страх. — Вы убили его?!
— Не знаю, подождите. — Никитин быстро соображал. Резинка лежала перекосившись, опав на бок, видно пробитая выстрелом.
— Скворцова, лейтенант, займитесь вторым!
Сам побежал вниз, к острову. Не замечая студености горной реки, спотыкаясь, падая и вновь подымаясь, ударяясь о валуны, по перекату перебрался на остров, проломился сквозь заросли тальника, пробежал тяжелым вязким песком и выскочил ко второй протоке. Долбленка, уткнувшись в кусты, прижалась к другому берегу. Никитин снова бросился в воду и в несколько взмахов доплыл до нее.
Малышева в лодке не было. Правый борт у кормы был забрызган кровью, карабин валялся на дне, левая лапка струбцины мотора блестела свежим изломом — сюда сначала ударила молотиловская пуля.
Никитин вскарабкался в лодку, оттолкнулся от берега и поплыл вниз, внимательно осматривая сырую жирную глину подле кустов, легонько подгребаясь ладонью левой руки. В правой он держал пистолет. Потом дернул шнур — мотор схватился с пол-оборота. Развернув лодку, Никитин поднялся наверх, до стрелки острова, откуда видны были и поляна и палатка на ней, потом снова спустился вниз, осматривая берега и дно. Никаких следов, кроме его собственных, не было. Страхуясь, отплыл еще ниже, за поворот, до того места, где река, сжимаясь в узкую теснину, вбегала, клокоча и пенясь, в каменистый каньон, где стометровые отвесные стены белых скал обрывались прямо в воду. Потом вернулся в лагерь.
Молотилов встретил его у воды. Промывальщик, туго спеленутый бинтами, полулежал, привалясь к стволу кедра, и протяжно выл на одной надрывной и щемящей ноте. Негромко. Галка сидела подле.
— Он... убит?
— Не знаю... может быть. Его нигде нет, может, ушел.
— Ох, — с облегчением вырвалось у нее. — Почему он стрелял? Он тот, кого вы ищете?
Никитин недоуменно пожал плечами, подошел к промывальщику:
— Ты кто?
— Бич. Бич я, гражданин начальник, ей-богу! — не переставая выть, глотая слезы, ответил тот. — Толька-Шпрота я, Казанцев, кого хотите спросите!
— А он кто? — кивнул Никитин на реку.
— Геолог же, Малышев!
— Это я уже слышал! — прикрикнул Никитин и склонился угрожающе низко. — Кто он такой на самом деле?!
— Не знаю, ей-богу, не знаю, гражданин начальник! — уже не тянул, а кричал бич. Тело его напряглось, выгнулось, на губах проступила разом пена. — Убьет он, убьет он меня, гражданин начальник, увезите меня скорее, спрячьте! В тюрьму, хоть куда, убьет он меня-я!!!
Потом обмяк резко. Никитин с трудом приоткрыл туго сжатые веки — бич был без сознания.
— Что у него, опасно?
— Ожоги, товарищ капитан,
