куртке ремень.
Медлить было нельзя.
И ОДИН В ПОЛЕ ВОИН
Самолет на фоне зелени был отчетливо виден сверху. Странно, почему им не заинтересовались немецкие летчики. Но раздумывать над этим некогда. Первое, чем следовало заняться, — это маскировка.
Чурсин направился в лес. На опушке он выбрал несколько довольно высоких сосенок, срубил их. Спрятал топор и пошел в обратный путь. Теперь километр до самолета показался вдвое длиннее. Немели руки. Трудно было удерживать вместе стволы сосенок — мешали густые ветви.
Чем ближе он подходил к самолету, тем чаще и чаще отдыхал. Когда сбросил наконец с плеча ношу, присел, дрожащими руками свернул «козью ножку». Сидел и размышлял, сколько раз ему доведется сходить к лесу и обратно, чтобы надежно замаскировать машину. Прикинул и ужаснулся: много! Вскочил, положил сосенки на открытые сверху плоскости самолета и опять зашагал в лес.
К вечеру Чурсину удалось более или менее сносно прикрыть самолет хвоей.
Наступали сумерки. Старшина вспомнил, что с утра еще ничего не ел. Он достал из кармана завернутый кусок хлеба с маслом. Хлеб раскрошился, масло размазалось по газете. Все это густо попахивало бензином, которым давным-давно пропиталась техническая куртка. Но голод не позволял долго принюхиваться, и старшина ел с большим аппетитом.
Ночевать он решил в кабине штурмана. Здесь имелся кожаный мат, можно было растянуться на нем во весь рост.
Долго лежал и не мог уснуть. Темно. Только циферблаты приборов мерцали холодным фосфорическим светом.
Неожиданно на обшивку упал отблеск яркой вспышки. Чурсин приподнялся. Над лесом, казалось прямо перед ним, близко, совсем близко от самолета, описывала в ночном небе дугу желтая ракета. «Неужели немцы продвинулись?..»
Стрельбы не было слышно. Сон прошел. Чурсин открыл люк и вылез из кабины. Еще одна ракета загорелась над лесом.
Оставаться у самолета Чурсин больше не мог.
Где-то севернее болота проходила фронтовая дорога. О ее существовании старшина знал: еще до вылета из полка он тщательно изучил карту, которую дал ему летчик. Чурсин решил идти к дороге. Может быть, там узнает, что делается на передовой, найдет людей, которые помогут поднять самолет.
АЗАРТ?
Дорога выступила из темноты внезапно. Чурсин перепрыгнул через кювет, стал посередине полотна.
Машин долго не было. Потом вдали мигнули фары, погасли, мигнули вновь. Как ни махал руками Чурсин, машина промчалась мимо.
Вторая подошла минут через сорок. Ее водитель, конечно, видел сигналы старшины. Однако, подъезжая к месту, где стоял Чурсин, он резко увеличил скорость.
Пустынная дорога в ночной мгле была видна всего метров на сто в обе стороны. Иногда отблеск ракет, лениво, словно нехотя поднимавшихся в небо над линией фронта, озарял ее серую поверхность. И когда очередная ракета гасла, темнота, сгущаясь вокруг, становилась еще более плотной.
Чурсин сидел на краю кювета около часа. Он сильно продрог, от усталости ныли руки. Уже подумывал, а не вернуться ли к самолету, когда послышался шум автомобиля. Чурсин решительно шагнул на середину дороги, вскинул ракетницу и выстрелил.
Темнота испуганно вздрогнула. Ярким светом озарило все вокруг: участок поля, рваный кустарник у дороги, подъезжавший грузовик. «Не остановится!» — подумал Чурсин, посторонился.
Но вдруг шум мотора смолк. Старшина побежал. В тишине услышал клацанье затворов. Крикнул в темноту:
— Свои, свои, товарищи!..
Он выпустил еще одну ракету. В свете ее увидел на дороге около автомашины двоих в военной форме.
— Кто вы? — спросил один из них, высокий, худощавый, с двумя кубиками на петлицах.
Чурсин коротко объяснил.
— Я сейчас еще ракету выпущу, — предложил он — Сами увидите, лежит бомбардировщик. Дэ бэ три эф, может, слышали?
— Не нужно, — остановил его тот, что с кубиками. — У самой линии фронта нечего фейерверк устраивать.
Он подошел ближе, не опуская пистолета, внимательно присмотрелся к Чурсину.
— Вижу — техническая форма. Знакомая. У меня брат в авиации служит. На юге где-то.
Голос худощавого неожиданно потеплел.
— Вот, вот! — обрадовался старшина словам о брате-авиаторе. Торопясь, он заговорил о том, как самолет сел на вынужденную, как его, старшину, перебросили сюда, надеясь на помощь авиамастерских, но их на месте уже не оказалось…
Худощавый слушал внимательно, заговорил не сразу:
— Помочь-то мы сейчас не можем — время терять не имеем права. Такое задание у нас…
Чурсину стало не по себе. Он рассказывал незнакомым людям о своих бедах, а у них, вероятно, есть свои, не менее срочные дела.
— Понимаете, — понизил он голос, — связи нет ни с кем. Не знаю, что на передовой делается, двигается фронт или нет. А как же быть с самолетом?
— На фронте? На этом участке вчера отошли на несколько километров. Но что вам посоветовать — не знаю.
Чурсин ждал, что еще скажет высокий.
Молчание нарушил голос из кузова машины:
— Если мастерские эвакуировались, что же тебе ждать, старшина? Тикай, пока цел. А то придется вместе с пехотой отходить.
— Раненые, по пути захватили, — пояснил высокий. — Видишь, задерживаемся.
— А я его понимаю, — привстал над бортом пожилой усатый солдат. Голос у него был низкий, простуженный. — У меня на руках днем товарищ умирал. Ногу у него оторвало. Кровь хлещет, а он за свою пушку ухватился, позеленел весь, хрипит: «Врешь, не возьмешь! Никуда не пойду!..»
Водитель рассудительно заметил:
— Азарт…
Пожилой раненый перебил:
— Какой азарт? Нет, это война, понимать надо. Тут тебе враг, а за спиной сторонка родная. На все пойдешь, жизни решишься, лишь бы до горла фашистского добраться. Азарт! — с иронией протянул он. — А ты, старшина, держись! Раз цел самолет, спасай его! Не пройдет фриц, не пропустим! Я тебя понимаю, — снова повторил солдат. — У меня у самого орудие вконец разбили, а то бы ни в жисть не ушел от него, хоть и раненый.
Командир похлопал Чурсина по плечу:
— Жаль, что нечем помочь. Вот танк бы сюда — он вытащит бомбардировщик. Да и кран найдется всегда у танкистов. Попробуй их найти. Или до штаба армии доберись.
— Доберусь, лишь бы фронт продержался немного, — ответил старшина. — Не такое бывало. Ну, счастливого пути!
— Что могу — сделаю, старшина. В своем штабе доложу, меры примут. Жди. Обязательно постараюсь помочь!
Взревел мотор, машина тронулась. Из темноты донесся тот же хриплый голос:
— Не робей, старшина, держись! Стой на своем!..
Опустела дорога. Чурсин еще немного постоял на обочине, глядя вслед ушедшей машине, облегченно вздохнул. Словно прибавилось сил от теплых слов пожилого солдата.
ПЕРВЫЕ ЗНАКОМЫЕ
Берущие за душу рев и свист надвинулись внезапно. Чурсину показалось, что он куда-то проваливается. В полусне встал, больно ударился головой об астрономический люк кабины.
Шум наделал промчавшийся
