бугорками из жидкой грязи. Женщина обеими руками крепко прижимала к себе продолговатый сверток. «Ребенок, что ли?» — подумал Чурсин.
Последним шел подросток лет двенадцати. Его голова и плечи были накрыты мешком.
Воронцов вышел. Чурсин увидел, как путники на дороге остановились, потом направились к крыльцу. Их позвал техник.
— Здравствуйте, — переступая порог, несмело сказала женщина.
Чурсин засуетился, усадил ее к печке. Он даже вздохнул облегченно, когда увидел, что в руках у нее обыкновенный сверток.
— А я думал, малыша несете под таким дождем, — сказал он и тут же смутился. Только теперь Чурсин разглядел, что перед ним совсем молоденькая девушка. Щеки ее зарозовели, большие серые глаза смотрели открыто, доверчиво.
Старшина отвел взгляд.
— Вы… вас…
— Меня зовут Зоя. Зоя Федоровна.
Она рассказала, что провожает деда и братишку в районный центр к родственникам.
— Еле уговорила. Дедушка у нас с характером, воевать все собирался, — кивнула она на старика, топтавшегося у входа.
— Про себя сам сказывать буду! — нахмурился старик. — Из-за вас и в дом-то зашел, — укорил он внуков и обратился к Чурсину: — Уж не обессудьте!..
— Что вы, грейтесь! Погода сейчас не очень…
— Обыкновенная. Бога гневить нечего. Нам — погодка родная, своя, привычная. А вот вражине этому, — старик махнул рукой на запад, — пусть попробует нашей погодки. Так, старшина? — Глаза старика весело блеснули. — А тут и вы не дадите немчуре в тепле отсидеться. Эх, жаль, устарел для этакого дела! А руки горят. При случае, может, сгодятся еще, повоюют.
Дед был словоохотливым. По его словам выходило, что именно он решил отвести своих к родственникам в другой район. Паренек все в партизаны рвался. Рано ему, пусть растет. А кому нужно, те загодя в леса ушли.
— Мы кое-что там приготовили, — хитро подмигнул он. — Не привыкать русскому человеку с ворогом лютовать. Одолеем, старшина?
— Одолеем, — впервые за этот день улыбнулся Чурсин.
Старик пригляделся к нему, повернулся к Воронцову, прищурился:
— А что-то не в себе старшина, а? Потерял что?
— Потерял. Не зазнобу — друзей. Вчера его бомбардировщик не вернулся с боевого задания, — ответил техник.
— А-а… Дело понятное. Война. Людей жалко — не вернешь. А машина… Что ж, построят новую. Мы построим. Мне семь десятков стукнуло, а сидеть на печи не буду. Вот только этих пристрою, — кивнул старик на своих спутников.
— Это дедушкам положено за внуками смотреть. В войну тем более, — громко сказала Зоя и вполголоса, только для старшины, добавила: — Я медик. Мне завтра утром в военкомат идти…
— Скажешь тоже — дедушкам! Рано нас стали на печку сажать. И ты мне брось! — повысил голос старик. — Дома сидеть не буду. Это тебе надо бы. Ишь!.. Собирайся-ка! Погрелись, и ладно.
Видимо, спор у них шел давний — кому воевать, кому работать, а кому домоседничать. Зоя уже определила свое место — она должна была выехать на фронт. А деду было обидно оставаться в тылу.
«Но дома и он, конечно, не усидит», — решил Чурсин.
СРОЧНОЕ ЗАДАНИЕ
— Есть тут старшина? Ага! Иван, бегом в штаб! — громко позвал знакомый механик, закрывая за собой дверь. Он поежился, стряхнул с себя дождевые капли. — И все льет. Ну, прямо беда!.. Твои летчики нашлись.
— Живы! А машина?.. — вскочил Чурсин.
— Ишь, как загорячился! Не знаю… Летчик сейчас у командира полка, — сказал механик.
В штабе старшина узнал, что самолет произвел вынужденную посадку в районе леса, совсем недалеко от линии фронта. Один мотор и управление были повреждены зенитным огнем. Приземляться пришлось на «живот» где-то на болоте.
— Придется вам на рассвете лететь к самолету, — сказал командир полка. — С собой возьмете только необходимые инструменты. В поселке есть авиационные мастерские. Мы туда пошлем телеграмму…
Командир помолчал, пристально посмотрел на старшину, побарабанил пальцами по столу.
— Машину надо сохранить, — сказал он. — Вам будет нелегко. Наш полк передислоцируется на восток. Вам предстоит действовать одному. Впрочем, мастерские выделят людей. Если поднять машину будет нельзя, вы знаете, что делать.
— Понимаю, товарищ командир.
— Да. Конечно. Действуйте по обстановке… Летчика и штурмана найдете рядом, в помещении эскадрильи…
В эту ночь старшина спал плохо. Перед рассветом его разбудил посыльный. Чурсин быстро оделся, захватил заранее приготовленную сумку с инструментами, топор, лопату и вышел на улицу.
Вскоре на аэродроме мерно затарахтел мотор ПО-2.
Летчик вначале вел машину на высоте двести — триста метров. Потом постепенно перешел на бреющий, долго летел над самой землей.
Вдруг ПО-2 круто развернулся и пошел на посадку.
— Долетели? — не покидая машины, спросил старшина.
— Что, с высоты не видел бомбардировщик? — засмеялся летчик. — Рядом лежит! — махнул он рукой.
Совсем недалеко, метрах в двухстах, поблескивал серебром обшивки самолет.
Старшина выскочил из кабины.
— Зови стрелка-радиста скорее! — закричал ему вдогонку летчик. — Сразу вылетаю — фронт рядом!..
Когда старшина обошел вокруг бомбардировщика, он облегченно вздохнул. При посадке самолет пропахал глубокую колею на болоте, но по инерции выполз-таки на относительно твердый грунт. Погнуты только винты и обтекатель правой мотогондолы. Поднять машину и с помощью крана оттащить ее на поле, где твердая почва, вполне возможно.
— Передай командиру полка: вытащим быстро. Постараюсь, чтобы люди день и ночь работали. Через пару дней, пожалуй, справимся.
В глазах радиста промелькнул испуг.
— Да как же вы?.. Одни такую махину!
— В поселке авиамастерские. Дадут кран, дадут и людей — обязаны.
Радист оглянулся на летчика, что-то кричавшего от ПО-2, снова уставился на старшину.
— Нет мастерских! Приезжали оттуда, сказали, жги самолет и уходи — фронт надвигается. Мастерские эвакуировались. А фронт, слышите, всего только за лесом! А завтра, может…
Только теперь Чурсин понял, что надоедливое потрескивание в ушах — это не следствие длительного полета, а звуки частых разрывов, ружейной стрельбы, доносившихся с запада.
— Нет, говоришь, мастерских? Да… А что не сжег машину — молодец. Нужна фронту авиация. Ой как нужна! А ее нет! — Старшина даже покрутил головой. — Вот что: в полку скажешь, остаюсь у машины до конца. Приказ выполню. Понял? Ну уж если фашисты поднапрут, тогда… — Чурсин неопределенно развел руками. — Тогда так с пехотой и пойду.
Он посмотрел на бомбардировщик, беспомощно распластавший свои длинные плоскости на окраине болота, и уже строго добавил:
— Ну, иди! Нечего топтаться!..
Через несколько минут пророкотал мотор ПО-2. Старшина остался у самолета один. Он присел на кочку, закурил.
Вдруг надвинулся воющий гул немецких бомбардировщиков. Пять самолетов в плотном строю прошли над головой, развернулись к железнодорожной станции, расположенной севернее болота. Вскоре громовые раскаты всколыхнули воздух.
Чурсин вскочил, в бешенстве затряс кулаками:
— А я останусь! Ясно? Так и знайте, сволочи!..
Он выругался впервые за свою жизнь. Тут же остыл. Отбросил окурок, затянул на
