ночью, либо ранним утром. Он проснулся и увидел, как двое проводников уносят больного, а остальные члены группы следуют за ним. Его разбудили крики на английском. Он думал, что сахибы рассердились на своих проводников. Возможно, они опоздали. Да, ему показалось странным, что иностранная группа путешествует по Тибету без гидов. Он задавался этим вопросом.
Но куда они подевались? Куда они могли пойти?
Возможно, в монастырь, чтобы укрыться; метель продолжалась еще два дня.
В монастырь Ямдринг? Это было где-нибудь рядом?
Да, это было недалеко, два-три дня, не больше.
И не было никаких комментариев среди караванной команды? Может ли вечеринка внезапно исчезнуть, даже не вызвав любопытства?
Но, конечно. Партии все время присоединялись к каравану и покидали его; и эта партия даже не заплатила за присоединение. Конечно, никто не возражал против этого. Зимой бродячие группы часто укрывались в проходящих караванах. Можно было бы ожидать, что иностранная сторона сделает это, если они пропустили своих собственных гидов. Он сам совсем забыл об этом. По правде говоря, это снова пришло на ум, только когда Бозелинг сказал ему, что сахиб заинтересован. Он надеялся, что был полезен. Он пытался вспомнить все, что мог, об этом инциденте; но он не думал, что было что-то еще, что нужно было помнить.
Хьюстон поблагодарил его и отказался от чая, а также от предложения Бозелинга проводить его до отеля, пожелал всем спокойной ночи и ушел.
Он чувствовал себя очень плохо. Он думал, что его сейчас стошнит. Он шел медленно, вдыхая свежий ночной воздух, и пару раз останавливался, чтобы прислониться к стене. Он мог видеть зарево в небе над площадью и направился к нему по темным переулкам. Вокруг никого не было, и через некоторое время он подумал, что заблудился; свечение не приближалось. Но вскоре он увидел знакомую деталь - перевернутую повозку, мимо которой он проезжал по дороге, и мгновение спустя белую фигуру, мерцающую в темноте.
Подойдя ближе, он увидел, что это были двое мужчин, которые сидели и курили на низкой земляной стене, и он направился к ним, чтобы спросить направление. Приближаясь, он немного замедлил шаг. Он не знал, что в них такого. Они сидели совершенно неподвижно, не глядя в его сторону, хотя его шаги громко отдавались в переулке. Он почувствовал, как волосы у него на затылке снова встают дыбом, и у него возникло инстинктивное желание развернуться и вернуться назад.
Он не мог заставить себя сделать это и продолжал идти, и это была последняя возможность, которая у него была. Он увидел, не совсем веря в это, что они встали и направились к нему. Он увидел дубинки в их руках. Он остановился и наблюдал за ними, слишком ошеломленный, чтобы повернуться и убежать, все еще пытаясь убедить себя, что они были стражами. Они приближались довольно медленно, беззвучно, и он увидел, что их ноги были босы. Он протянул руку и попытался что-то сказать, но они набросились на него.
Он получил онемевший удар по локтю и еще один по голове и пошатнулся, кряхтя. Он попытался защитить голову одной рукой, но один из них оказался у него за спиной, и он почувствовал еще один ошеломляющий удар. Он обнаружил, что, спотыкаясь, движется вперед и цепляется за человека перед ним, и он схватился за свою белую одежду, все еще падая, и увидел под собой босую ногу и наступил на нее так сильно, как только мог.
Он услышал тонкий тихий крик боли: ‘Ааааа ...’ и подумал, что парень тоже упал. Он сам упал, барахтаясь в грязи, а потом его ухо взорвалось, и, когда он пошевелил руками, его глаз тоже, один большой розовый цветок боли развернулся над его правым глазом, когда он поскользнулся, заскользил и попытался остановиться, но в конце концов упал в шаткую, покрытую синяками черноту.
Его бессознательное состояние было коротким, и они все еще были там, когда он тоже кончил, склонившись над ним и обыскивая его карманы. Он услышал, как кто-то кряхтит и кашляет, и понял, что это он сам, и они быстро уронили бумажник и посмотрели на него, бормоча. Они выпрямились, и по тому, как они держали дубинки, он увидел, что происходит, и попытался увернуться, но потерпел неудачу, и получил их обоих в живот, и услышал единственный протяжный животный звук, когда воздух вышел из его тела.
Он лежал на боку, его рвало. Он не ел уже несколько часов, и в нем были только чай, джин и кисловатая желчь. Ему нужно было выбросить это из головы, и он с трудом поднялся на четвереньки, дрожа. Его лоб был ледяным от пота, а руки не поддерживали его должным образом. К нему подошла собака, чтобы понюхать, и вскоре к ней присоединились две другие, и они нашли пятно рвоты, и ему пришлось убираться от этого, и он каким-то образом встал, пошатываясь и шатаясь в переулке.
Он, должно быть, свернул в другой переулок, потому что в конце были огни, и он увидел, что это площадь, и он остановился, прислонившись к стене, прежде чем войти в нее. Он нашел в руке свой бумажник и отряхнулся им. Он поправил галстук, застегнул пиджак, пригладил волосы и обнаружил, что они мокрые от рвоты.
Он пересек площадь так уверенно, как только мог, вошел в отель и поднялся в свой номер.
Он открыл кран и несколько раз окунул голову в миску, пока не решил, что избавился от рвоты. Затем он сменил костюм, надел халат, порылся в бумажнике и лег на кровать.
Он услышал, как в шотландской миссионерской церкви пробило восемь часов. Прошел всего час с тех пор, как мальчик впервые сказал ему. Затем пробило девять часов, и десять. Он пролежал там всю ночь. Слуга нашел его таким, все еще бодрствующим и в халате, утром.
2
Он думал, что если бы они забрали все его деньги, он мог бы объяснить это себе. Но они этого не сделали; они взяли только небольшие заметки; больше в порядке компенсации за свои проблемы. Он довольно долго уклонялся от объяснения, которое казалось наиболее разумным.
Здесь было так много новых проблем, что он подумал, что должен исходить из предположения, что с самого начала кто-то допустил ошибку. Сначала он предположил, что это были тибетцы.
Группа из четырех человек была найдена мертвой после
