слышал? – Она подходит к нему вплотную, так близко она давно уже к нему не была. – Взгляни на меня, Итан Грегори. Посмотри на меня.
Итан смотрит на ее родное уставшее лицо.
– Я не учу тебя преподавать, я не учу тебя чинить крышу, не учу тебя, как оплачивать счета. А ты, в свою очередь, не учи меня, как растить детей. Это моя работа, и быть матерью для меня означает быть собой. Это все, что у меня есть. – Сложив руки на груди, она смотрит на него снизу вверх, стиснув губы.
Итан выдерживает взгляд, а потом делает шаг назад, натыкается на журнальный столик. Подхватив газету, он направляется к двери, но на пороге оборачивается:
– Она не твой ребенок, Нэн. И скоро она уедет и никогда не вернется. Помни об этом.
Он выходит на задний двор, хлопнув дверью, и стоит там, глядя на темнеющие деревья. Он сказал правду, да, конечно, все так, но понимает, что это было жестоко. Нэнси полюбила эту девочку, и все же это неправильно. Тем не менее всегда лучше беречь чужие чувства. Он думает о своих родителях, лежащих на кладбище на соседней улице. Нэнси посадила цветочные луковицы, чтобы всю весну там поочередно распускались разные цветы. Какой в этом смысл, все хочет он спросить, но никогда не спрашивает. Для кого они цветут?
Реджинальд
Мать Милли, Гертруда, ужасно настырная. Растопырив руки, она нависает над столом, обращаясь к Реджинальду и Милли.
– Я заплачу за проезд, – твердит она. – Пойду в банк, сниму все свои сбережения. Этого хватит на билет туда и обратно.
Она смотрит на Реджинальда, и он видит, к своему ужасу, кем станет Милли. Кем она уже стала – иногда, в определенные моменты, в определенные дни. Злой и печальной женщиной с несложившейся жизнью.
Милли отрицательно мотает головой, глядя на мать.
– Мама, – медленно произносит она, – мы не можем сейчас ехать в Америку. Это небезопасно. Беатрис живет там, потому что мы хотим, чтобы она была в безопасности. Нет смысла подвергать себя риску, чтобы повидаться с ней. С ней все хорошо. Она вернется, ты и оглянуться не успеешь.
– Но у меня есть деньги. – Гертруда повышает голос. Она скрывается в спальне и возвращается с пачкой наличных. – Этого хватит, я узнавала, сколько стоит билет. Ты можешь поехать, Милли, поехать, проведать ее и убедиться, что все в порядке.
Редж пытается найти в себе хоть немного сочувствия к ней. Смерть Альберта три месяца назад стала потрясением для всех них, рак легких, который обнаружили слишком поздно. С тех пор Милли поселилась здесь, в деревне, все время на подхвате. Она говорила ему, что дела плохи, но он не представлял, что настолько.
Гертруда обхватывает руками голову.
– Ты сказала, что сильно беспокоишься за нее. Так чего ж лучше – поехать да проверить, все ли хорошо?
– С ней все хорошо, мама, – повторяет Милли. – Все хорошо. Перестань, пожалуйста.
Гертруда начинает пересчитывать деньги, бормоча себе под нос. Она не отвечает на слова дочери, и Милли принимается убирать со стола.
– Пойдем погуляем, мама, пройдемся вдоль канала. Сегодня очень хорошо на улице, я бы посмотрела на сады по дороге.
Позже, когда они вместе лежат на узкой кровати Милли, она касается в темноте лица Реджа.
– Спасибо, что приехал проведать нас, – говорит она. – Нелегко тут с ней.
Он поворачивается к жене, потрясенный и прикосновением, и словами.
– Вижу, – говорит он. – Я не понимал на самом деле.
Милли перекатывается на бок, лицом к нему.
– Я сама сглупила, – признается она. – Рассказала ей, что слышала, как кто-то ездил в гости к дочери в Мэриленд.
– Удивительно, – размышляет Редж, – что кто-то решается на такой риск. Плыть сейчас через океан.
– Понимаю, но та женщина решилась. Она туда съездила, и, Редж, все оказалось ужасно. Ее дочь жила в одной комнате еще с тремя девочками из Лондона. Они спали по двое. И непонятно, ходили ли они вообще в школу.
– Милли, – обрывает ее Редж, – мы знаем, что к Беатрис это не относится. Нам все отлично известно. Она великолепно учится!
– Знаю, – соглашается она, – я не об этом. Я просто рассказываю тебе про ту женщину. И я тогда поняла, как нам повезло. (Он кивает с облегчением, что не пришлось спорить.) Я просто тоскую, она так далеко, вот и все. На следующей неделе ей исполняется тринадцать. Уже не маленькая девочка.
Редж обнимает ее на тесной кровати. Она прижимается к нему всем телом и вздыхает. Оба молчат.
– Но я все равно мечтаю, – признается Милли. – Поехать к ней. Разве ты не хочешь увидеть большой дом, где она живет? Познакомиться с Нэнси, Итаном и их мальчиками? Понять, что она имеет в виду, когда пишет, как затеяла какой-то бизнес вместе с Уильямом?
Редж улыбается в темноте. Это было в последнем письме: Беатрис и Уильям помогают по хозяйству разным семействам в Мэне. Каждое утро они плывут на лодке на материк и почти весь день косят газоны и пропалывают огороды. Иногда продают в городе ягоды и всякое такое. Большую часть заработанных денег они передают на военные нужды. Даже придумали название для своего бизнеса: УБ-Озеленители. Он гордится дочерью. Девочка, которая почти два года назад уехала от них, очень изменилась. Так и должно быть, разумеется. Она становится самостоятельной.
– Ну давай помечтаем, – предлагает он. Давно они этим не занимались. В самом начале, когда Беатрис только уехала, они вместе воображали, как там она – на корабле, в ее новом доме. Но со временем представлять становилось все труднее. – Мы выходим из поезда в Бостоне, – говорит Редж, – а они встречают нас на вокзале. Итан, какой он, как ты думаешь?
– Ну, – хмыкает Милли, – чуть полноват. Как обычно полнеют мужчины, живот нависает над ремнем. Усы, но бороды нет. Очки, конечно же. – Милли говорит, ероша его кудри. – Не то что мой красавчик муж.
Они улыбаются друг другу в темноте. Сколько времени прошло с тех пор, как они вот так болтали? Она уже много месяцев не прикасалась к нему.
– А Нэнси, – Редж хочет, чтобы это продолжалось как можно дольше, – как она выглядит?
– Ну, мы знаем, что она блондинка, верно? – В голосе Милли появляются напряженные нотки. – Беатрис рассказывала. Но крашеная блондинка, из тех дамочек, что не могут примириться с утратой молодости.
– Ладно, – хохочет он, – немножко злобно, но годится. И тоже полновата, наверное. Эти булочки, которые они вечно там пекут…
Теперь хохочут уже оба, и Милли даже прикрывает рот ладонью.
– Ой, Реджинальд, – говорит она, – какие
