на кого, он прошел по лестнице и свернул в длинный гостевой коридор. Он ушел. Елена смотрела ему вслед.
Тем временем в зале на первом этаже стояли министры, а с ними Кардов, Комкин, Андрей Василевский и прочие. Они не знали, чем себя занять. Без Дмитрия им сделалось скучно. Анетта Степановна отлучилась в уборную. Редактор Лука Пальцев ушел искать какого-то старого знакомого. И вокруг царило полное раболепие.
Теперь Василевский беседовал украдкой с Аленой Павленковой, восемнадцатилетней помощницей сенатора. Она ему рассказывала, что занимается гимнастикой и любит Картье. Он благодушно кивал и тихо делал комплемент; а после возвращался к министрам.
Аркадий Сергеевич Ковров стоял неподвижно, и глаза его бегали как у тигровой акулы перед ударом. Он нападал на манеры Дмитрия. После Кардов с досадой оправдывался и повторял: «Где Лена? Я же за ней послал… Надеюсь, не бунтует. Откуда взялся этот повеса Кавалергардов, мне решительно неясно!»
Ковров вытянулся:
— Славно одно, что скоро в нашей стране будет меньше таких вот повес!
Фраза не была услышана посторонними.
— Вы имеете в виду… — боязливо оглянулся Кардов.
— Конечно! А вы не знаете? — самодовольно отвечал старик.
— Слышал по долгу службы. Но сам, как понимаете, не касался.
— Что ж, Алексей, — многозначительно взглянул дипломат, — все всё понимают.
— Верно, верно, — бесстрастно отозвался хозяин дома.
Это был один из многих вечеров — 23 февраля 2022 года. И вокруг царило светское московское веселье.
Наконец, с видом святого понтифика вступил Золотарев:
— А вам бы лучше приглядеться к этому юнцу, Алексей Юрьевич, — прошипел он, — дело ведь, сами знаете, молодое. Надо бы его отдалить от вашего дома… Тут и до греха недалеко.
Кардов неприятно поморщился, и в голове своей дал министру финансов кулаком в зубы, но в реальности только потер руку.
— Учту… — отвечал он.
Слышавший все это Комкин начал живенько шутить и сам же смеяться своим шуточкам. Его щеки вибрировали от задорного старческого смеха. Волосы на его макушке растрепались. Он подталкивал товарищей в бока, пока самый молодой из министров, Борвинский, уткнувшись в носовой платочек, презрительно не обратился к нему:
— Что же вы все время веселитесь, Леон Соломонович? Как вам удается при вашем положении?
Другие министры самодовольно потянулись. Кардов нахмурился. А Комкин твердо, без притворства, взглянул теперь на Борвинского и, положив ему руку на плечо, сжал ее так, что у того дыхание сперло. Не шутовство теперь было у старика на уме, а нечто совсем иное.
— К такой работе, как у нас, нельзя относиться серьезно, иначе можно сойти с ума. Мы ведь, бывает, такое делаем… — выразил он хриплым голосом, — и такое еще можем сделать с вами…
От его вида мурашки побежали у Борвинского; и сам он начал смеяться и шутить, поглаживая лацкан фрака. После и Комкин вернулся к привычной манере. Далее продолжался бессодержательный диалог, который мы оставим.
Глава 6
Дмитрий прогуливался по просторным коридорам. Множество дверей уходило по обе стороны. Идя без цели, он невольно представлял, как здесь живут супруги, как они передвигаются по огромному дому; что делают тут и там в обычной повседневности. Это его взволновало. И потому, стремясь победить волнение шагами, он не заметил, как прошел в отдаленное крыло, где не было прислуги. Два поворота назад миновали красные стоп-ленты.
Казалось, он свободно может открывать двери, и действительно, одна из них была не заперта. Музыки слышно не было; стояла тишина. И свет был несколько приглушенный, не яркий, как в гостевых коридорах.
Прошел в длинную комнату наподобие галереи. Повсюду ароматический воздух. Предметы роскоши под старину с коричневыми деревянными вставками, серебряными массивными ручками. Картины в огромных золотых рамах, пестрая лепнина по краям.
Тут внимание Дмитрия остановилось на старинном изображении, довольно посредственном, но ценном от времени и блеклости красок на холсте.
На нем были три фигуры: седой мужчина, сидя на бархатных креслах, обнимал рукою молодую женщину, в другой держал бокал с вином; он с глупой улыбкой тянул свои губы к нежной щеке этой женщины и проливал вино ей на платье. Она, как бы нехотя повинуясь его грубым ласкам, перегнувшись через ручку кресла, отворачивалась в сторону, прижимая палец к устам и устремив глаза на полуотворенную дверь, из-за которой во мраке сверкали два яркие глаза и кинжал.
Сюжет был явно незаконченной пробой пера какого-то знаменитого мастера; быть может, первой серьезной работой. И теперь холст бы с легкостью затерялся в длинной россыпи дорогих полотен, если бы Дмитрий, ведомый тайным инстинктом, не остановился прямо напротив него.
Несколько минут он со вниманием разглядывал холст. Весь этот вечер, весь глупый маскарад, устроенный Еленой, представал пред его взором, как такое же незаконченное полотно. Он ее не понимал. «Если ей действительно нравится вся эта пошлость вокруг: гости, разговоры, жеманная роскошь, то…» — он не закончил фразы и обернулся. Ему показалось, что за ним следят. Что он видел некую тень за углом, слышал шорох платья. Галерея была длинной и венчалась двумя дубовыми дверьми по разным сторонам в конце зала. Дмитрий стоял в середине зала; оборачиваясь назад к входу, он хотел вернуться. Там никого не было. Показалось — решил внутри себя и, пройдя к двери, уже выходил, закрывая ее, как вдруг две бархатные ручки с силой втолкнули мужчину назад.
Он покорился, так как увидел, что это Елена толкала его обратно в галерею, не закрыв двери и прижимая его к стене. Она была чуть меньше ростом и, подняв голову вверх, смотрела испуганно, точно сама не понимая, что делает.
— Я на вас зла! — произнесла она, тяжело дыша, и два крупных локона упали ей на лицо.
— И все же, вы здесь… — тихо отвечал Дмитрий, привлекая ее к себе.
Руки ее остались на груди молодого человека. Запах ее духов пленил. Они стояли на расстоянии поцелуя или выстрела — когда одна пуля, попав в одного, непременно убивает другого.
— Мне нужно тебе сказать… — запыхалась она, — мне бы очень не хотелось, чтобы ты презирал меня, — узкие плечи ее вздымались, как волны, и в глазах была влага, — мне бы хотелось, чтобы мы были как раньше… друзьями…
На последнем слове она запнулась, потупилась и прижалась к нему всем телом. Но Дмитрий, услышав это самое слово, отстранил ее и пошел ходить взад-вперед, как тигр ходит по своей клетке. И поразительны, истинно поразительны были ее глаза в этом свете, исчерна-серые в отливе голубого — как морская глубина.
— К чему вам непременно нужно остаться со мной друзьями? — вопросил он
