Книга Вознесение - Джон Уинтерборн

— Ревность?.. — улыбнувшись, спросила сама у себя Девятая. — Ты даже не женщина, Фауст… я люблю доминировать, люблю быть сверху, а с тобой… по характеру ты очень пассивный, но с твоим телом тяжело оказаться снизу. Можешь не волноваться, чего бы я тебе ни говорила, — ты не в моем вкусе.

— Вот и прекрасно, — выдал он и тут же замолчал на некоторое время. — Я просто подумал, что мне не хотелось бы разбивать никому сердце. Даже такой сволочи, ага.

— Отношения я бы с тобой строить точно не стала, потому что ты сноб, но… — Девятая нашла в себе сил посмотреть на Фауста. — При всей моей любви к женскому полу, кое-как перетерпев… переспать бы я с тобой, конечно, смогла.

Фауст аж зафыркал в перчатки, пытаясь сдержать смех.

— Ну, я волкотрах, а ты, получается, шлюха… — взглянув на нее наигранно-укоризненным взглядом, сказал Фауст. — Прости, не слишком грубо?..

— О, эта твоя интонация, когда ты пытаешься кого-то подколоть, бесценно… — уведя взгляд от Фауста, Девятая посмотрела на восходящее солнце. — Я заигрываю почти со всеми, кого встречаю. Не воспринимай это на личный счет, если тебе неприятно.

— Я… слышу серьезность в твоем голосе… — опустив голову, подметил Фауст. — Но зачем? Ты говоришь подобное лишь потому, что тебе нравится… играть? Играть с чувствами людей, которых ты встречаешь? В этом все идея?

— Это маска, чтобы я лишний раз не сходила с ума. Мое восприятие мира несколько иное, из-за того, что я живу так много… без этих масок я бы давно сошла с ума.

— Ясно, значит, это образ… — Фауст запнулся, обдумывая ее слова. — Образ, который стал твоей реальностью, потому что настоящей Девятой уже нет.

— Спасибо… — вдруг сказала она. — Ты понял все правильно, несмотря на то что формулировка была глупая. Я недостаточно заумна, чтобы выразить все правильно.

Лед между ними начинал потихоньку таять, особенно это казалось Девятой. Она не часто встречала людей, которым могла рассказать нечто подобное, и их словесный обмен на протяжении короткого путешествия по Астралу и границе востока хоть и не стал для нее спасением, но приятной неожиданностью уж точно. Она и не догадывалась, что ей нужно выговориться кому-то. Особенно учитывая, что Фауст для нее все еще никто.

Почти никто.

— Что мне делать, если твой друг не вернется в ближайшее время?

— Луна одна из немногих, кто может в полную силу использовать магию телепортации… и если Андромеда и впрямь с ней, стоит тебе промедлить, и ты упустишь ее если не навсегда, то на долгие месяцы, а то и целые годы. Поэтому, вполне очевидно, что тебе делать: отправляться в Терний, и как можно скорее. Без меня, понимаешь?

— Я… не буду возмущаться, потому что ты права… Андромеда для меня все, и я не могу оставить ее надолго, надо нагнать ее как можно быстрее. И все же… я не могу просто взять и оставить тебя здесь, одну. Это бесчеловечно.

— Ты не мой друг, и не мой любовник… мне плевать на тебя, Эмбер. Нет, конечно, ты очень интересный, но… будет лучше, если ты просто уйдешь, — она сказала первое, что пришло ей в голову, и поняла слишком поздно, что это звучало достаточно грубо. — Хотелось бы мне познакомиться с Андромедой, ибо мне о ней все уши прожужжали. А чтобы познакомиться с ней, тебе, для начала, нужно спасти ее из рук астрального ордена, и привести ее ко мне.

— Я покину восток сразу, как найду Андромеду… — честно ответил он, даже понимая, что последнее Девятая сказала больше из любезности за изначальную грубость, а не из своего истинного желания. — С меня хватит.

— Разумное решение, Эмбер… разумное, потому что восток раскололся, и назревает большая война между внутренними королевствами… мясорубочка, не иначе.

Магия всегда была больной темой на востоке, но сейчас раскол достиг своей критической точки. Люди, поддерживающие отречение от магического искусства и сохранение восточных ценности, и люди, желающие шагнуть в ногу со всем миром, устремившись к отречению от запретов на магию, схлестнуться в битве насмерть.

На востоке все всегда решалось битвами, иначе никак. Восток всегда был про рыцарей, про честь, про королей и их королевства, что воюют друг с другом. Здесь всегда правила грубая сила, и единственный способ наставить восток на другой путь — это сжечь его на корню, но для этого нужно сразиться еще раз. И, что самое главное, победить.

— У тебя есть друзья? — продолжил Фауст.

— У тебя есть гарантии, что ты не используешь эту информацию в будущем против меня же?.. — по ее голосу можно было подумать, что это шутливый вопрос, но на самом деле она была вполне себе серьезна.

Хорошо, что Фауст и впрямь воспринимает все буквально.

— Я родился и в императорской столице, моя мать — белый плащ, а отец — дракон, позже, в меня вселился Пожиратель, дух, который…

— Ладно, заткнись, пожалуйста… по крайней мере, не рассказывай так сумбурно… — высунув язык, недовольно фыркнула Девятая. — Войд — мой лучший друг, мы с ним не разлей вода с самого «Катаклизма». И, я не уверена, но… у меня, кажется, есть возлюбленная. Ее зовут Лулу.

— Ты не уверена, что у тебя есть возлюбленная?.. — дернув бровью, переспросил Фауст. — Серьезно?

— Я знаю, как это звучит, но… это правда. Я так сильно скрылась за образом Девятой, что теперь даже не знаю, настоящие ли мои чувства или нет.

— И с кем же я сейчас говорю, если не с Девятой? — подловил ее Фауст.

— Забудь… — отмахнулась она. — Ни с кем.

И вот, вновь настало длительное молчание. Птички в лесу неподалеку начинали петь активнее, и Девятая вот-вот была готова заснуть, расплывшись в этом пении, пока до нее не добралось кое-что ужасное. До нее добралась деталь, которую упомянул Фауст, но до которой она сразу не догадалась.

— Подожди-ка… твоя мать — белый плащ, но ни в центре, ни на востоке нет белых плащей, даже на западе… но, если брать во внимание старый запад, западные континент и прилагающее к нему королевство в центре… — даже будучи в предсмертном состоянии, на лице Девятой образовалось такое искреннее недоумение, что ей мог позавидовать любой актер. — Ты — Эмбер, но ты Эмбер как «уголек», или как «янтарь»? Это что же такое получается…

— Ты что, знаешь мою мать?.. — подобравшись прямо к сути, неуверенно спросил Фауст.

Пение птиц сменилось сначала тихим хихиканьем, а после громким хохотом, который, в каком-то смысле, даже позволил оживиться