значит, Бог.
Сократ. Ты прекрасно рассуждаешь, мой друг!
Виктор. Так могут ли быть какие-нибудь сомнения в научном эксперименте? Я говорю о таком, который надлежащим образом проверен.
Сократ. Как видно, нет.
Виктор. Вот эти-то два истока истины – откровение и эксперимент – я и имею в виду. И я не знаю больше ничего, что было бы несомненным. Даже научная теория, основанная на эксперименте, как известно, не совсем точна, хотя содержит несравненно больше истины, чем математическая система. Эту теорию я бы сравнил с толкованием, которое пророк дает явившемуся ему откровению. То и другое, по-моему, переводит божественное на человеческий язык – язык идей – и, конечно, не может избежать искажений. Следовательно, идеи – нечто сугубо человеческое, не имеющее отношения к Богу и истине. Но ведь философия состоит только из них; стало быть, с ее помощью мы никогда но поймем истинного, божественного, она никогда не раскроет тайны смерти и даже не приблизит нас к этому.
Сократ. И мне сейчас так кажется.
Виктор. Вот почему я и решил оставить философию и серьезно заняться физикой. Притом я не хочу быть только теоретиком, как прежде, я должен сам и экспериментировать, чтобы получать истину из первых рук.
Сократ. А сможешь ли ты?
Виктор. К опытам у меня никогда не было склонности, но раз это своего рода божественное откровение, я должен их полюбить. Я считаю, что жить счастливо может лишь тот, кто соприкасается с тайной смерти, ибо такой человек хоть немного чувствует, что нас ожидает в Боге, и менее страшится неизвестного. Мы видели, что такими людьми могут быть лишь те, кто удостоен откровения, и ученые. К первым я, как видно, не принадлежу; значит, мне остается наука.
Сократ. Что ж, в добрый путь!
Виктор. Но напоследок я хотел бы рассказать тебе, каким я теперь вижу мир.
Сократ. Говори.
Виктор. Как всегда, я буду изображать Бога точкой. Только теперь пусть она лежит не на плоскости, а на торе. Представь себе круг, который вращается вокруг своей касательной; образующееся таким способом тело я и имею в виду .Точка касания изображает Бога, а вместо лучей от Него идут по поверхности тора окружности: они представляют собой разные положения той окружности, вращение которой образовало эту поверхность. Ты следишь за мной?
Сократ. Да, продолжай.
Виктор. Можно по-прежнему представлять себе, что τочка, изображающая Бога, испускает разноцветные световые лучи, но идущие не в плоскости, а по поверхности нашего тора; они излучаются в обе стороны. Человеческие души – это точки, движущиеся но той же поверхности и воспринимающие исходящий от Бога свет; как. и прежде, быстрота движения каждой души поперек лучей везде одинакова. Разноцветные огненные линии, которые ей пря этом представляются, суть образы, идеи, явления, но образы она созерцает недалеко от Бога с одной стороны, а явления – недалеко от Него с другой. Тебе понятно, о чем я говорю?
Сократ. Вполне понятно.
Виктор. Идеи же она видит тогда, когда совершает поперечное движение вдали от Бога, около самой большой окружности тора. И опять выходит, что образ содержит множество идей – они представляют собой его свойства – однако теперь не идея обнимает множество явлений одного рода, а, наоборот, каждое явления обнимает множество идей. А понимаю я это так: чтобы объяснить какое-нибудь явление, ученым требуется много идей, вот и получается, что оно их обнимает. При этом все одинаковые явления, которые наблюдаются в одинаковых экспериментах, я считаю одним явлением .Согласись, что это лучше, нежели полагать, будто, скажем, идея зеленого обнимает все конкретные зеленые цвета.
Сократ. Я даже заслушался, внимая тебе!
Виктор. Итак, с одной стороны к Богу примыкает та область поверхностей – а ведь эта поверхность изображает мир – где душам являются откровения, тогда как с другой стороны к Нему подходит область экспериментов. А между этими двумя областями располагается мир идей, весьма далекий от Бога. Со стороны откровений в него заходит область искусства, а со стороны экспериментов – область математики. Посредине же находится философия, состоящая из одних идей. Видно, что искусство тем истиннее, чем оно ближе к откровениям; так же математика тем истиннее, чем она ближе к экспериментам. Собственно говоря, назначение искусства в том, чтобы обслуживать религию, а математики – чтобы обслуживать экспериментальную науку. Отрываясь от этих своих назначений, они становятся делом произвола, которое всегда бесплодно, короче говоря, превращаются в философию. И еще одно: как и прежде, я считаю, что души странствуют в основном по близким друг к другу поперечным дорогам, и эта густо заселенная область медленно перемещается от края откровений к краю экспериментов. Вот почему некогда все люди были религиозны, затем ударились в философию, а теперь в большинстве своем по-настоящему верят только науке.
Сократ. Но ведь это прекрасная картина мира, мой дорогой!
Виктор. Значит, ты одобряешь мое решение?
Сократ. Я его одобрю, как только ты рассеешь одно маленькое сомнение.
Виктор. Какое?
Сократ. Скажи, считаешь ли ты эту картину правильной?
Виктор. Конечно.
Сократ. Что же, она явилась тебе в виде откровения?
Виктор. Разумеется, нет.
Сократ. Значит, ты построил ее на основе какого-нибудь эксперимента?
Виктор. Что ты такое говоришь, Сократ? Как же можно построить это на основе эксперимента?
Сократ. Но ведь это и не математическая теория?
Виктор. Конечно, нет.
Сократ. Итак, ты считаешь свою картину произведением искусства?
Виктор. Каким там произведением искусства? Скажи, чего ты хочешь добиться своими вопросами?
Сократ. Потерпи немного, я хочу удостовериться, что правильно тебя понял. Значит, эта картина – и не результат откровения, и не научная теория, и не произведение искусства, и не математическая система?
Виктор. Конечно же.
Сократ. Тогда что же она такое?
Виктор. Что она такое? Очевидно, философская система...
Сократ. Не ослышался ли я? Ведь ты считаешь ее правильной, а из нее следует, что философия не имеет ничего общего с истиной и, стало быть, правильной никак быть не может.
Виктор. Ты прав, Сократ, оказывается, я противоречу сам себе...
Сократ. С другой стороны, если ты решишь, что твоя картина неправильна, тебе как будто незачем будет становиться физиком, ибо ведь это она утверждает, что есть только два источника истины – откровение и эксперимент.
Виктор. И снова ты прав.
Сократ. Но, может быть, ты все-таки веришь, что черпать истину больше неоткуда, и философия не имеет к ней отношения?
Виктор. Да, Сократ, несмотря на все, я в это верю, хотя не могу уже объяснить, почему.
Сократ. И, руководясь этой картиной, пойдешь работать физиком?
Виктор.
