октября» занял ведущее место в Таврическом дворце, имея возможность заключать соглашения как с правыми, так и с кадетами, что зачастую предрешало результат голосования. Период наибольшего влияния октябристов на политическую жизнь страны совпал с разрушением организационной структуры «Союза 17 октября». К 1909 году осталось около 90 местных организаций, причем некоторые из них фактически уже не функционировали. Это вынуждало октябристов сконцентрироваться на думской деятельности. Однако дезинтеграционные тенденции имели место и в самой фракции.
Накануне начала работы Третьей Думы октябристы собрались на совещание. Решался вопрос о программе работы фракции. И тут же возникло разногласие. Многие депутаты были категорически против документов, хотя бы в чем-то ограничивающих свободу действий. В итоге предложенная программа была принята только к сведению. Детально ее даже не обсуждали.
Благоприятное впечатление на октябристов произвели правые. Их представлял П. Н. Крупенский, который пришел на собрание фракции «Союза 17 октября». Он заявил о готовности его товарищей к сотрудничеству в деле реформ на основании Манифеста 17 октября. Его речь была встречена восторженными аплодисментами. В значительной мере это объяснялось удивлением. Октябристы сомневались в конституционных увлечениях своих правых коллег. Правые же приглашали октябристов в свой клуб на Моховой улице, рассчитывали согласовывать с ними свои решения. Среди членов «Союза 17 октября» единодушия на сей счет не было. Левое крыло категорически возражало. Другие настаивали на том, что проигнорировать это предложение было бы бестактным. Левых октябристов поддержал А. И. Гучков. В итоге его точка зрения возобладала: к правым не ходить, кандидатуру председателя Думы с ними не согласовывать.
Это неприятно удивило правых депутатов. Некоторые из них присутствовали на октябристском собрании и не могли не высказать своего возмущения. Слово взял П. В. Синадино:
Я чувствую себя здесь очень неудобно, и мне следовало бы покинуть эту залу. А. И. Гучков и М. Я. Капустин кратко, но внушительно и реально выказали какое-то пренебрежение к нам… Я не могу понять цели октябристов. Они намечают Хомякова, мы – Бобринского, но наш кандидат снимает свою кандидатуру в пользу вашего, и мы соглашаемся голосовать за него, а нам взамен этой уступки высказывают недоверие и оскорбление. Ведь это повлечет к вражде, к озлоблению, к расколу…
Задаваясь этим вопросом, Синадино упускал из виду политические эмоции, охватившие многих октябристов. Они ситуативно были ближе к правым, разделяли их страх перед революцией, для них был немыслим альянс с леворадикальными силами. Более того, многие октябристы мало чем отличались от правых. Однако это не относилось к лидерам «Союза 17 октября». Они как раз с правомонархистами себя не отождествляли. Ситуация была парадоксальная. Левые октябристы росли из того же корня, что и многие кадеты, но разделяли постулаты, зачастую близкие их противникам. Будучи органически связанными с конституционными демократами, они тяготились альянсом с правыми и втайне рассчитывали на союз с кадетами. Их позиция сказалась во время обсуждения состава будущего президиума Третьей Думы. В качестве товарища председателя Думы они предпочитали видеть кадета В. А. Маклакова или мирнообновленца Н. Н. Львова.
Тогда же, 20 октября 1907 года, состоялось заседание фракции октябристов и правых. Они чувствовали себя хозяевами положения, а значит – могли решать, кому быть председателем в Таврическом дворце. Совещавшиеся уговаривали Н. А. Хомякова баллотироваться на этот пост. Хомяков долго отнекивался.
Но, господа… заставляете меня перепрыгнуть через сожженную канаву, а я чувствую, что это для меня невозможно, что я этого не сумею сделать и при неловком прыжке могу сломать ногу.
Избрание именно Хомякова было очень важно, потому что Гучкова в должности председателя нельзя было и помыслить. Лидер партии всегда очень важен для фракции. Хомякова упрашивали. Выступали М. В. Родзянко и Н. Н. Опочинин. Они вспоминали многие собрания, где председательствовал Хомяков. Он всегда это делал умело, умно и тактично.
Вы не имеете права отказываться, потому что Ваш отказ может повлечь за собой выбор или левого, или правого, что одинаково вредно отразится на работе Думы. Вы обязаны согласиться – это Ваш нравственный и гражданский долг. Другого кандидата у нас нет, и Вы, конечно, не захотите быть виновником такой неудачи в работе и Третьей Думы…
Фракция, да и вся Дума, нуждалась в модераторе, способном уравновесить крайности, непропорционально разросшиеся «крылья». Такой зазор между правыми и левыми объясняется просто: союз складывался не вокруг идеологии.
Как уже отмечалось выше, октябристы – не консерваторы и не либералы (хотя, конечно, и таких среди них было немало), а в первую очередь земцы. Октябристы гордились своим «земским происхождением». Они полагали его лучшим свидетельством делового настроя и профессионализма депутатов.
Враги Третьей Думы усердно повторяли: «Это не законодательное, а просто большое земское собрание», – отмечал депутат от «Союза 17 октября» Е. П. Ковалевский. – В этом много правды, но я не вижу, чем такая правда может быть оскорбительна. Если Государственная Дума является вместе с тем «земской» Думой, то это лишь естественное развитие от частного к общему, переход от местного хозяйства к государственному. Расширение масштаба несравненно легче и удобнее, чем сопоставлять план совсем без масштаба или применительно к чужой у нас не употребимой мерке.
Впрочем, у земства была неоднозначная репутация в стране, даже среди самих земцев. Далеко не всегда они присутствовали на земских собраниях, далеко не всегда справлялись с поставленными задачами, демонстрировали эффективность и профессионализм. 13 июня 1908 года один из лидеров октябристов, сам земец Н. В. Савич не без оснований утверждал: «Дума превратилась в земское собрание; партийная дисциплина рушилась, всяк сам за себя».
На пленарных или комиссионных заседаниях депутаты не забывали об интересах земств и городов. По словам октябриста Н. Н. Опочинина, «большинство из нас – земцы, только что возвратившиеся из земских собраний, и все мы знаем, насколько сочувственно относятся эти собрания к нашим заботам в области образования. Теперь представьте удивление всего земского люда, когда он прочтет в газетах отчет о том, что правые и левые баллотировали в Государственной Думе за ассигнование 10 млн в пользу образования, а мы, октябристы, по указанию правительства – только за 8 млн и при том по своей собственной инициативе».
Земцев интересовало то, что их непосредственно касалось: проблемы организации местного самоуправления. Они не могли быть безразличными статистами при обсуждении столыпинских проектов земской реформы.
Из всех стоящих ныне на очереди реформ самой важной и неотложной я считаю реформу земского положения, – отмечал Савич в письме К. Э. Линдеману 5 июня 1913 года. – Только проведя в жизнь основы земской
