мной. И когда у Антона заканчивалась мука – он набирал ее с нашего бака. Но даже это элементарное действие молодой человек выполнял с большим артистизмом или, лучше сказать, комизмом: начинал, как крот, загребать муку – из-за чего она летела во все стороны, оседая на его лице. Так конечно, было не всегда, но иногда он так бравировал. А еще парень частенько что-то наговаривал себе под нос, когда работал на своей машинке – то ли рэп читал, то ли стихи сочинял, то ли с собой разговаривал – для меня это так и осталось тайной.
Работа на раскатке «булочек» была в разы проще, чем у «пирогов»: у нас были небольшие куски теста, а у них огромные листы, которые, казались нескончаемыми. В перерывах между раскаткой этих кусков, Антон проходил мимо наших столов со своими ящиками, наполненными обрезками из теста. Ну как проходил, мне казалось, что проплывал. При этом всегда успевал со всеми поздороваться, кому-то подмигнуть, кому-то комплимент сделать. Мне он, например, говорил: «ну-ка, Анастейша, дай-ка мне пройти».
Как-то поначалу я называла его мистер Грей, поэтому, несмотря на то, что зовут меня Любовь, стала Анастейшей. Я же, в свою очередь, величала молодого человека Антоном Палычем – в честь знаменитого писателя, хотя у него-то отчество было Юрьевич. Но мне нравилось так к нему обращаться, а парень, кажется, не возражал.
Хоть на нашей раскатке было и не сложно работать, но в конце смены, если ты стоял за ней, то должен был ее вымыть. И это становилось сущим адом. Потому как после смены вся машинка покрывалась пылью – сантиметрами мучной пыли. Сначала ее нужно было смести одной щеткой, потом почистить другой, да так, чтобы муки почти совсем не осталось. При этом во всем цехе поднималась страшная пыль. Остальные работники уже начинали в этот момент свою уборку. А эта мучная пыль оседала на их вымытые столы и, естественно, все начинали возмущаться. В общем, нужно было избавиться от злополучной муки как можно быстрее. Иногда я даже на перерыв из-за этого уходила позже остальных. Хотя Алена Петровна блюла не только нашу работу, но и наш отдых, поэтому, как правило, не допускала подобной неслыханной самодеятельности: в такие моменты просто выгоняла из цеха.
После перерыва нужно было раскрутить на машинке все, что можно было раскрутить, достать те детали, которые можно было достать, вымыть их, отмыть машинку, а потом все закрутить и вернуть на место. У меня этот процесс занимал никак не меньше двух часов, и как я ни старалась, – быстрее не получалось. Хотя, надо признаться, приходилось мне этим заниматься не так уж и часто.
Глава 23. «На столах»
Если тебя не отправляли в «сиропную» или «на сборку», не ставили на вечерние или ночные начинки, то считалось, что сегодня ты «на столах», – и день удался. В таком случае, после завершения основной работы, когда все булки скатаны и отправлены в печь, нас отпускали на получасовой перерыв. Мы пили чай в столовке, отдыхали, залипали в телефоне – все как обычно. А потом возвращались в цех. Нашей задачей было все за собой убрать. Мыть пол, конечно, не входило в наши обязанности, это было занятие клининга. А вот столы, все приборы и предметы, которые мы использовали и трогали – должны были быть приведены в полный порядок. В такие моменты, мы ощущали себя уборщиками, потому что все драили до блеска. Сначала нужно было помыть стол мыльной водой, потом смыть проточной, а третий раз протереть дезинфицирующим средством. Эта процедура занимала у нас еще час-полтора.
Когда я мыла стол и была, не смейтесь: под столом – мыла ножки, частенько мимо меня проходили другие ножки, вернее – яркие «бразильские» носки – так я их называла, потому что они были желто-зелено-синими как бразильский флаг. Мне даже не надо было поднимать голову, чтобы знать, кто это идет. Только один человек мог ходить в таких носках. И я радовалась. Звучит, конечно, наивно, глупо и смешно, но это было так. Кстати, у Антона все носки были забавные: то с какими-то красными перцами, то с философскими надписями. Он говорил по этому поводу: «раз я не могу надеть то, что мне нравится, то, что выражает мой стиль, вкус и внутренний мир, то пусть хоть носки разбавят эту серость и унылость и привнесут хоть какую-то индивидуальность в мой стиль». Вообще-то он выразился как-то по-другому, но смысл был такой. Я же тогда с грустью сказала:
– а у меня простые белые носки… с красным сердечком. На что Антон мне ответил:
– у вас, Анастейша, не простые носки, а необыкновенные, потому что вы необыкновенная.
Вот как у него так получалось врать, что так хотелось ему верить?..
Глава 24. «На сухарях»
Был у нас и еще один фронт работы. Мы называли его «сходить на сухари».
После выполнения основных обязанностей: когда мы уже слепили все булки, «просиропили», все помыли, порезали бумагу, перебрали изюм, оставалось последнее – «сходить на сухари». Вообще-то это была не наша работа, вернее не нашего цеха. Но, так как «булочки» и «пироги» справлялись раньше, а времени до конца смены оставалось много – нас посылали на помощь коллегам. Находилось это все там же, где были мои знакомые хлебники, где мы «сиропили» и собирали булки, и где была фасовка «пирогов».
Работа состояла в следующем: хлеб, который по какой-то причине не был годен для продажи – то ли оказался с браком, то ли вернулся из наших магазинов – шел на сухари. Этот хлеб нужно было пропустить через специальный аппарат, который нарезал его сначала на ломтики, а потом на маленькие кусочки. Далее сухари отправляли в печь, а потом нужно было их расфасовать по пакетикам. В общем, работа не сложная. У меня она была самая любимая. К этому моменту, мы уже все свои основные задачи выполнили, плюс никакая Алена Петровна над нами не стояла, не довлела, не кричала, и мы могли, работая, вдоволь наговориться. Здесь я отпускала все свои внутренние вожжи и болтала без умолку, шутила, наверное, как в камеди-батлах и несла всякую чушь, лишь бы поднять настроение себе и коллегам.
Иногда «на сухарях» наша бригада «булочек» работала вместе с «пироговой» бригадой. Но чаще мы отправлялись туда по очереди, потому
