конце города и беготни много. Но ее это не огорчает. Спорт любит. По лыжам у нее второй разряд.
В доме отдыха с того дня всегда их видели вместе. Когда у ней перестала болеть нога, они снова отправились на лыжах в лес. В двух шагах за крайними деревьями раскинулось зимнее озеро. Оно было большое и очень круглое, словно вычерченное громадным циркулем среди густого леса. Летом, наверное, зеркальное и в него, прихорашиваясь, смотрятся бронзоватые сосны. А теперь его завалил снег, и бурые сосны угрюмо стыли на крутом берегу. Люда предложила сделать крюк и посмотреть на зимний лов. Рыбак, к которому они подошли, был в фуфайке, ватных брюках и почему-то в разных валенках. Бутылка с водкой стояла рядом, прикрытая голубым стаканчиком. Леска у него была накручена прямо на палец. Люда взяла еще живого окунишку в ладошки и стала греть его своим дыханием. Варежки она сняла. Пальцы у ней были тонкие, гладкие, без единой морщинки. Окунишка лежал в ее розовой ладошке, притихший, большеглазый. Он был очень похож на игрушку из «Детского мира», полосатенький, чистенький. Она, заговорщицки подмигнув Федору, быстро нагнулась и пустила его в прорубь. Уходя они слышали, как выругался рыбак.
— Зачем же ты так сделала? Рыбак тебя теперь проклинать будет, — сказал Федор.
— Ну и пусть, — ответила Люда. — Не хотелось такую рыбку в руки этого собственника возвращать.
После ужина смотрели в клубе кинофильм. Федор и Люда сидели рядом, плечом чувствуя друг друга. Федору все казалось, что Люда отодвинется, и страшно этого боялся.
«Не хотелось такую рыбку в руки этого собственника возвращать» — пришли на ум вдруг слова Люды, и Федор вздрогнул. Вспомнил, что он отец семейства. В словах этих уловил какое-то сходство со своим положением в семье. Вспомнил Наталью, и ему стало стыдно. Сам от Люды уже отодвинулся.
На другой день отправился в лес один. Вышел на опушку и пошел распадком. Здесь ветер не рвал, не крутил, дул резко, постоянно. Направился к горам. Они были зеленые от елей у подошвы и голубые к вершинам. Напоминали океанские парусники и, казалось, светились насквозь.
Федору думалось, что стоит ему взобраться на их вершину — и все станет ясным. Но ноги принесли его к одинокой березке, падающей с обрыва, это была «Людина березка». Тут Федор оттолкнулся палками и бездумно помчался вниз. Ветер рванул крепче, силясь поднять его и вернуть на склон, но Федор пригнулся ниже и обманул ветер. Теперь уже не так страшен был, только сильнее свистел в ушах и гнул книзу.
У того же валуна, что и Люда, он упал. Растерев ушибленное колено, он вскарабкался на склон и снова пустился вниз. Минуя злополучный валун, громко засмеялся. Вернулся, сел на него, как на укрощенного коня, и закурил.
Так вот почему ему нравится Люда. Она сильная, упрямая, у нее цель в жизни. А Наташа? У нее нет никакой цели. Она домашняя хозяйка, даже газет в руки не берет. Их ничего не связывает теперь — ни школа, ни завод.
Но кто в этом виноват? Он же заставил ее бросить все, чтобы не ей, а ему было легче. Ну да, ему…
Федор скомкал папироску и помчался назад. Ему хотелось поскорее найти Люду и рассказать ей все: что он женат, что у него Витька, что он эгоист и что помогла это увидеть она, Люда.
Федор шел ходко. Ему помогал ветер, ровно и сильно дующий ему в спину. Вскоре он вышел на большак и побежал быстрее, пружиня и удлиняя скольжение в каждом шаге.
Смеркалось. Федор с удивлением заметил, что обычный зеленый лес наполнила какая-то голубая шелковистость и, что снег, всегда белый, теперь у самых сосен играл перламутром, на дороге был розовым, в глубине леса наливался свинцом.
Почему он никогда не замечал этого раньше? Да и только ли это не видел он?..
Почему, например, не замечал, как скучнела его Наташа? Почему не догадывался прежде, что сам в этом виноват? А теперь вот влюбился в другую. Почему? Да потому, что найти другую легче, чем поправить дело в семье.
Жаркий пот усталости выступил у Федора меж лопаток, но он, не делая передышки, гнал и гнал себя вперед.
Когда показались огни дома отдыха, он намеренно сошел с большака и побежал просекой напрямик. Огни впереди то исчезали в зарослях, то снова показывались, далекие и неверные. Еще можно было вернуться на большак. Но Федор не боялся ни заблудиться, ни замерзнуть… Он держал путь к дому и верил, что с него никогда не свернет.
