из кармана зеленые перья дикого чеснока, на глазах у нее откусил кончик и прожевал (она очень внимательно следила, чтобы не сплюнул).
— Вот видишь. Не упырь я.
— А ну, дай сюда!
Она отобрала травку, принюхалась. Нет, никакого обмана. Чеснок, самый настоящий.
Уф! У Тайки, признаться, отлегло от сердца.
— Ну ладно, тогда я не буду волнова…
Хлоп! Яромир вдруг исчез. На его месте топырила крылья летучая мышь — белая, с очень знакомыми зелеными глазенками. Взгляд был ну очень виноватый. Зверек отчаянно цеплялся коготками за Вьюжкину шерсть, пытаясь удержаться.
Тайка отбросила бесполезный чеснок, недолго думая пересадила мышь на ладонь, и та щекотно обхватила ее пальцы.
Вьюжка продолжал полет как ни в чем не бывало. Ветер свистел в ушах, а пятна на луне казались ухмыляющейся рожей.
— Вообще не смешно, — сказала ей Тайка, крепче прижимая мышь к себе.
Она надеялась тихо прошмыгнуть во дворец и отнести Яромира в комнату, чтобы никто не увидел воеводу в этом нелепом облике, но не тут-то было.
Лапы симаргла едва коснулись дощатого настила галереи, а им навстречу уже бежали Лис и Радмила.
— Вот! А я предупреждал! — Кощеевич обличающе указал на мышь пальцем, а воительница всплеснула руками:
— Ох, братец-братец… Чего только ни придумает, лишь бы избежать серьезного разговора.
Она протянула руку, намереваясь забрать мышь, но Тайка не позволила. Сверкнула глазами:
— Приходите завтра!
И унесла Яромира в свою комнату.
Глава восьмая. Худой мир лучше доброй ссоры
Поутру оказалось, что Тайка заснула, не раздеваясь, — упала прямо поверх покрывала. И немудрено: с такого-то недосыпа!
Когда она проснулась, Яромира в комнате уже не было: то ли мышью улетел, то ли своими ногами ушел, когда в человека обратился. И никакой тебе записки с объяснениями, эх…
Судя по яркому солнечному дню за окном, время завтрака давно миновало, но Тайку будить не стали. За это, наверное, стоило сказать спасибо бабушке: та всегда старалась ходить тихо и не греметь кастрюльками, когда внучка отсыпалась на выходных после утомительной учебной недели, и на Пушка шикала, чтобы тот не клацал когтями по полу. Кстати, на столике прямо у кровати стояла тарелка с румяными пирожками, заботливо укрытыми полотенцем, чтобы не зачерствели. Наверняка тоже гостинец от бабушки.
Стоило Тайке взять один пирожок, как в дверь постучали. Ишь, будто следили, когда она проснется.
— Войдите!
Она ожидала увидеть царицу, царя или Яромира. Ну или, совсем на худой конец, Лиса, но не угадала — в комнату заглянула дородная девица в расшитом маками сарафане и с толстенной русой косой, уложенной венчиком вокруг головы.
— Изволила проснуться, царевна? Хорошо ли спала, душа-надежа?
— Да, спасибо. Можешь звать меня просто Тайкой. А тебя как зовут?
— Любава я, Жаворонкова дочь. — Ей очень шло это звучное имя. — Царица мя послала. Грит, спомоги царевне, Любавушка. Надоть в комнате прибрать, вещички постирать. Сарафанчик вот прислала голубенький, с ромашками, да рубаху. А ленты я уж от себя добавила — для пущей красы.
Тайка только сейчас заметила в руках у новой знакомой сверток:
— Ой, это все мне?!
— Ну а кому ж еще?
Ух ты! Наконец-то сбылась ее мечта о платье, сшитом по дивьей моде. Какое красивое! Камушками и речным жемчугом вышитое. Только как его надевать-то? Тут завязки какие-то…
— Я помогу, — улыбнулась Любавушка, верно расценив задумчивый взгляд. — Сымай свою одежу, Тайка-царевна. Ой, и чудная она у тебя, смех и грех! Косоньки давай тоже переплету. Чего ты их две-то носишь? Али сговоренная замуж уже? За нашего воеводу, что ль?
— Ни за кого я не сговоренная! — фыркнула Тайка. — У вас, может, две косы что-то и значат, а у нас просто так носят. Потому что удобно.
— Ой ли? А от кого на рассвете воевода вышел крадучись? Я все видала! — Любава погрозила ей пальцем. — Ладно-ладно, дела личные, нравы заморские. Только не обессудь, царевна, косу все ж в одну уплету, а то будешь добрых молодцев в заблуждение вводить. Коли жаниха не имеется, с одной ходить надоть.
— Делай как знаешь, — пожала плечами Тайка. — Я и хвост порой ношу. И распущенные…
— Ой, страсти рассказываешь! — Руки Любавы ловко разделили спутанные со сна пряди. И ведь аккуратно так: нигде не дернула, не потянула.
— А бабушка почему одну косу носит? Она ж замужем.
— А потому, что с царицей не спорят. — Любавушка, высунув язык, завязала пышный бант. Косица, конечно, получилась куцая, но хоть какая. — Мы чужие обычаи уважаем. И она наши тоже: кокошник же носит али венец. Мужней жене с непокрытой головой ходить не след.
— Ясно. А вот как у тебя — это что означает?
Тайке и впрямь было любопытно. Вот так не знаешь, а у людей серьезная дифференциация кос имеется.
— Энто просто шоб не болталась, — усмехнулась Любава. — А то я скачу тудой-сюдой, как мысь, и коса тоже — тудой-сюдой, тудой-сюдой… Несподручно.
Тайка улыбнулась: очень уж забавный говор был у Любавушки.
— Эх, что же мне никто раньше не сказал?!
Она вдруг подумала, что Яромир все это время тоже мог считать ее чужой суженой. Хотя нет, он же не дурак: видел, что в Дивнозёрье все как попало ходят. Да и чьей бы невестой? Шурика, что ли?
Любава же не поняла, что вопрос задан в воздух.
— Дык люди такие: в глаза не скажут, за спиной посудачат. А у меня язык без костей, я могу и за спиной, и в глаза.
— И в лоб! — не удержалась Тайка.
— Ну энто ежели кто заслужит. — Любавушка сжала внушительных размеров кулак. — Коль будет тебя забижать кто, мне сразу скажи. Ух я им! — Она одернула на Тайке сарафан, взбила попышнее рукава вышитой рубахи и закатила глаза. — Ой, все, краса — глаз не оторвать. Все жанихи в обморок попадают!
Сердечно поблагодарив Любаву, Тайка отправилась искать зеркало — то, что у нее в комнате было, и лицо-то еле вмещало. Да и напоминало больше отполированную медяшку. Но должны же были найтись в дедушкином дворце другие зеркала. Пока у мобилки еще немного заряда осталось, она бы хоть селфи на память сделала.
Поиски не увенчались успехом, и Тайка уже было думала отправиться в сад — хоть отражение в пруду сфоткать, но по пути заглянула в тронную залу: скорее уже от отчаяния — она ведь помнила, что еще позавчера никаких зеркал там не было. И на тебе — ошиблась. Теперь в углу у стены стояло одно: ростовое, в резной деревянной раме. Наверное, то самое, что царь
