и окликнула его. Он надел ботинок и подошел ко мне, широко улыбаясь.
– Жив ли обладатель часов? – усмехаясь, спросила я.
– Не сознается, зараза, – шмыгнул носом Артем. – Ну, ничего! Я его все равно вычислю.
– До сих пор тикают?
– Утром перестали. Остановились, наверное.
– А плеск… Плеск не слышал? – рискуя быть рассекреченной, продолжала расспрашивать я.
– Слышал, конечно. Дождь пошел в четыре утра.
Артем говорил непринужденно, в его интонациях я не замечала лжи. Ему не требовалось скрывать эмоции, как Марку. Он был весь как на ладони. Если у парня на самом деле есть дар видеть то, чего не видят другие? Но тогда это означает одно: часы присматривают новую жертву, а мертвые ведьмы предупреждают меня об опасности. Я побледнела, однако с улыбкой продолжила разговор:
– А я как сурок спала. Меня даже ливень не разбудил.
– Кошмары больше не снились?
– К счастью, нет, – ответила я. – Ладно, пойду писать конспект, еще неизвестно, какой там объем работы. Хорошего тебе дня!
Артем кивнул и вернулся в компанию.
Я на ходу открыла методичку и направилась к парку, расположенному рядом с огороженной территорией. В середине книжки находился конверт, подписанный рукой Бориса Глебовича. Он оставил на нем записку: «Сегодня с утра пришел архив по вашей семье, там подробности по расстрелу. Теперь вы поймете, отчего во снах видится именно черная вода и пепел». Я быстро захлопнула пособие и огляделась по сторонам. Старая веранда, на которой в жаркие деньки я укрывалась от палящего солнца, наполовину оказалась залита водой, но на другой половине вполне можно было устроиться для чтения.
Я распечатала конверт и достала первый попавшийся документ. В центре листа чернели отпечатанные на машинке слова: «выписка из протокола №237». Глаза опустились на строчки ниже:
«Заседания Тройки при НКВД по Вологодской области 28 апреля 1928 г. Слушали: Дело по обвинению семьи Аверьяновых, урож. п. Медный камень…»
Про себя я прочитала двенадцать имен расстрелянных сестер. Все они звучали мелодично: Вера, Ангелина, Наталья, Радмила, Серафима, Ярина, Христина, Марфа, Маргарита, Лада, Злата и самая юная из всех – Оксана. Что дальше?
«…Обвиняются в хищении имущества жителей поселка и систематической к-р агитации, направленной против сов. власти и партии. По утверждению заявителей, Аверьянов Иван Дмитриевич постоянно внушал жителям террористические и пораженческие настроения.
Постановили: всех, без исключения членов семьи Аверьяновых – расстрелять с последующей конфискацией имущества».
Я вытащила из конверта другой листок. Это был отрывок из письма очевидца событий, датированный 1940 годом. На странице стояла печать: скорее всего, автора осудили за этот «шедевр».
«…Не забуду май двадцать восьмого года. Мне исполнилось десять в этот день. Мама пекла праздничный пирог, мы ждали в гости родственников из города. В полдень я услышала крики и плач, ругань красных офицеров. Я выглянула из окна и увидела, как наших соседей, всю их большую семью вывели на участок рядом с домом. Нахальный комиссар с густыми усами зачитал обвинение и махнул рукой солдатам. На избитых, зареванных девчонок наставили дула ружей. Их рыдания я так и слышу по ночам, они не дают мне покоя. Мама оттащила меня от окна за миг до выстрелов, но воображение успело дорисовать картину происходящего. От грохота я вскрикнула и расплакалась.
Разве такая власть нужна нашему народу? Потакающая разбойникам и уничтожающая слабых? Болью разрывается мое сердце. Видит Бог – я не готова жить в стране, где людей убивают за инакомыслие, за малые проступки, за молитвы в полуразрушенных храмах.
А жители нашего поселка ни словом, ни делом не вступились за несчастную семью, каждый из них считал бедных девочек ведьмами. После расстрела красноармейцы вернули украденные вещи. Посельчане хладнокровно заколотили их в ящик и утопили в реке.
Семью должны были похоронить в яме, выкопанной за поселком. Но этого сделать не успели. Через час после страшной казни дом охватило пламя. Наутро я наблюдала, как жители сгребали золу и сбрасывали ее в реку. В течение двух недель вода у мостков не становилась прозрачной…»
Я задумалась, теребя в пальцах конверт. Может быть, есть еще что-то такое, о чем я пока не знаю, но непременно должна узнать?
Небо серело сквозь просветы между рвущимися к небу рыжеватыми верхушками сосен. Новый ливень назревал крупными каплями в сером, сплошь затянувшим небо бескрайнем полотне. Вдалеке, над блестящей гладью широкого ручья клубился густой туман. В прозрачной луже рядом с верандой купался маленький, растрепанный воробей, невесть откуда взявшийся здесь. Обычно перед грозами птицы прятались в чаще леса, и пение их слышалось лишь тогда, когда тучи рассеивались, и солнце проглядывало сквозь появившиеся голубые оконца.
Косые линии дождя внезапно стали черными, веранду накрыла тьма. Но страх ко мне не приходил. Я чувствовала лишь, как до конца разматывается медная проволока в области солнечного сплетения. Раз – и она натянулась до предела! Я ухватилась за скамью, темные пятна перед глазами увеличились. Это смерть?
Глава 9
Ночь перед глазами постепенно рассеивалась: сквозь яркие дребезжащие пятна перед глазами проявлялись стены веранды и серые ограждения у раскопа в нескольких метрах от парка. Я слышала монотонный шум дождя, смех, доносящийся с улицы, гул аппаратуры археологов, но все звуки стали приглушенными, к ним примешивался белый шум из моих снов.
Поморщившись от боли в левой руке, я приподнялась и уселась на дощатый, насквозь пропитанный дождевой водой пол. Ранка на локте заныла.
Правая рука была цела, однако ее покрывал тонкий слой темной липкой крови. Крупные капли я приметила и на дождевике. «Откуда они?» – подумалось мне. В ответ черные капли вновь забарабанили по полиэтилену. Я провела рукой по лицу и поняла, что кровь стекала из разбитых при падении носа и губы. Воздух вокруг меня дрожал и вдыхался с трудом, я ощущала его колебания каждой клеточкой своего тела.
– Встань, Нелли, – раздался в голове вкрадчивый шепот. – Ты непременно должна подняться. Темные часы рядом, они уничтожат тебя, если сдашься сейчас. Слышишь их ход?
Я слышала. Часы, как пульс, отсчитывали время в моем сердце. Тело рванулось вперед, пальцы нащупали опору. Ноги подкашивались от слабости, но я всеми внутренними силами заставила себя сделать шаг. Немного отдышалась. Заметила распечатанный конверт, оставленный на сухом пятачке скамейки. Держась за стенки, я подошла к письму, положила его в методичку и спрятала за пазуху. Посмотрела на себя в блестящее отражение лужи и подставила руку под льющуюся с крыши струю. «Тебя ждет много дел Нелли. Надо смыть кровь, прийти в себя, а потом… отыскать черные часы, чуть не лишившие тебя жизни».
У палатки меня подхватила под руки Ольга и с помощью двух наших соседок затащила внутрь. Втроем они захлопотали возле моей постели.
– Девочки, сбегайте к медику, пусть зайдет к нам, – обратилась к однокурсницам Оля и повернулась ко мне. – Ну, рассказывай. Что произошло?
– Все нормально. Скорее всего, упало давление.
– Судя по твоему виду, ты тоже упала вместе с ним.
– Немножко, – из последних сил улыбнулась я. – Мне нужно поспать. Конспект потом напишу.
– Сейчас врач придет, даст таблетку, и станет легче, – погладила меня по голове подруга.
Но приход медика я не помнила, так как провалилась в глубокий сон, пустой, без сновидений.
Разбудило меня мерное дребезжание
