премию». В ограниченных пределах это вполне продуктивный ход мысли, но его не следует абсолютизировать.
Лакановский анализ
Сначала остановимся на идее стадии зеркала. Лакан называет возраст ребенка, который впервые видит себя в зеркале и узнает себя: от полугода до полутора лет. Стадия зеркала — это момент, когда субъект впервые видит себя. До сих пор у него не было самого себя, был лишь мир вокруг. Он не выделял себя из мира, не рассматривал себя (хотя конечно мог видеть свои руки и ноги, но не обращал, так сказать, на них внимания, не соотносил, скажем, вид своих рук и тактильные впечатления от них, приходящие к нему непосредственно). И вот он видит себя со стороны — в зеркале. Лакан называет это «той символической матрицей, где Я оседает в своей первоначальной форме» — то есть первоначальная форма Я — это тот, кого я вижу со стороны, Я среди Других.
«Важно лишь понять происходящее на стадии зеркала как идентификацию во всей полноте того смысла, который несет этот термин в психоанализе, т. е. как трансформацию, происходящую с субъектом при ассимиляции им своего образа [image], словно нарочно предназначенного этому стадиальному аффекту послужить — о чем и свидетельствует употребление в психоаналитической теории древнего термина imago»[61].
Образ себя в отделении от своего тела, говорит Лакан, есть чуть ли не первоначальный образ Я. Лакан очень много говорит о разломе, о разрыве, о недостатке в самой сердцевине бытия субъекта, о колоссальной зависимости субъекта от Других. Эта зависимость, как мы видим, начинается со стадии зеркала. Наше бытие отчуждено от нас, оно находится по ту сторону зеркала.
«…целостная форма тела, этот мираж, в котором субъект предвосхищает созревание своих возможностей, дается ему лишь в качестве Gestalt'a, т. е. с внешней стороны».[62]
Здесь же Лакан повторяет свою знаменитую формулу «Мое желание — желание Другого». Ее можно понимать по-разному, и он специально стремится к этой многозначности. Можно понимать как «Я хочу Другого», «Я хочу того же, что Другой», «Я хочу быть желанным для Другого» и т. д. Таким образом, мы с самого начала завязаны на Другого, мы никогда не принадлежим полностью себе. Это и есть первичный разрыв в нашем бытии.
Теперь скажем про знаменитую статью «Ниспровержение субъекта»[63].
Согласно мысли Лакана, субъекта как такового вообще нет, есть две вещи: язык (он называет его цепью или сокровищницей означающих) и желание, безобъектное и бессмысленное. Это как бы два вектора, которые могут пересекаться, и в точке их пересечения желание обретает объект: данное означающее. Лакан не проводит резкого различия между сознательным и бессознательным, как то было у Фрейда. У Фрейда они были разделены специальной инстанцией — цензурой. У Лакана различие между ними в отношении у языку. Сознательное человека отчасти может подчинить язык принципу реальности, то есть, другими словами, сказать нечто адекватное внешним обстоятельствам. Язык здесь как бы подчиняется внешней необходимости. В бессознательном язык полностью господствует, ничему не подчиняется и говорит только то, что считает нужным сам. Лакан вводит нечто вроде языковой причинности, называя ее термином дискурс. Дискурс у Лакана — это, можно считать, совокупность законов, по которым слова связаны друг с другом, одни тянут за собой другие. Психоз Лакан трактует как утрату сознательной власти над языком и попадание в полную зависимость от языковой стихии.
Мы видим, что, в отличие даже от учения Фрейда, центр субъектности у Лакана как бы распылен по языку, или по дискурсу. Лакан не пишет о принятии решений, но мы можем предполагать, что дискурс властвует и здесь. Именно так будет интерпретировать Лакана постмодерн: человек — это машина желания, желание это само возобновляется из невозможности удовлетворения, а объекты (каждый раз ложные) подбрасывает ему дискурс, господствующий в обществе.
Лакан не отрицает наличия влечения, но это совершенно безобъектное влечение, которое в принципе не может быть удовлетворено. На «поверхности», то есть в сознательном, оно принимает любые формы, в зависимости, например, от наличествующего дискурса (совокупности речевых приемов), от ожиданий других людей. От таких же внешних условий зависит и самоидентификация человека, она также связана с ожиданиями других, с особенностями дискурса, а также с метафорической природой бессознательной речи, на которую впервые указал именно Лакан.
Лакан доводит до конца линию, которая намечена во фрейдовском анализе — деконструкцию субъекта и его сознания. Сознание человека носит «обратный» характер — субъект бессознательно конституирует свое сознание в зависимости от условий. Его самоидентификация постоянно меняется. Заостряя момент языкового, речевого характера сознания, Лакан заставляет сомневаться, что кроме слова «я» существует какое-то другое неизменное «мыслящее Я», которое было очевидно для Декарта. А у слова «я» множество значений, более того, в каждой новой ситуации значение этого слова оказывается совершенно разным. Эта мысль оказалась тем зерном, которое чуть позже, в философии постмодерна, превратилось в детально разработанную теорию деконструкции. Теория субъекта, разработанная в картезианской парадигме, была объявлена культурной традицией эпохи, одним из аспектов европейского Нового времени, а вовсе не постоянной характеристикой человека.
Фактически, инвариантом субъекта стала только его способность быть каким угодно.
Психоанализ оказал огромное влияние на философские идеи 20 в. В психологии, насколько могу судить, его влияние было меньше, хотя на его идеологии основывались определенные подходы современной психологии, например, изучение мотиваций, в которых сам индивид не отдает себе отчет. Примерами могут служить теория когнитивного диссонанса или работы группы Гозмана по психологии эмоциональных отношений, определенно инспирированные психоаналитическими идеями. Для философии наиболее важным оказалось представление о психике как о расщепленной на бессознательное и сознательное, то есть идея делимости индивида и его подчиненности внешним детерминациям, о которых он сам не знает.
Статья Ж. Лакана «О бессмыслице и структуре Бога»[64] посвящена анализу бреда. Здесь Лакан рассматривает дискурс бреда и галлюцинаций «судьи Шребера» (это был известный человек, опубликовавший дневник с описанием своих переживаний и своего бреда). Насколько удается понять мысль Лакана, он рассматривает двух субъектов: сознательного и бессознательного.
Бессознательный субъект существует посредством дискурса. Под «дискурсом» Лакан понимает не то, что стали понимать позже, а скорее просто речь. Однако эта речь не носит коммуникативный характер. Это не речь, а язык (в смысле дихотомии Соссюра), однако это звучащий язык, это как бы саморазворачивание языка в бессознательном субъекта. Это саморазворачивание происходит из законов самого языка, посредством, так сказать, языковой причинности. Что такое языковая причинность? Говоря очень приблизительно, это как одни слова тянут за собой другие слова, цепочки слов, целые
