так и было? Ведь и того, как он подошёл, я тоже не слышал…
Я улыбнулся самому себе, восприняв это как добрый знак.
И верно: не прошло и двух часов, как я увидел бурую спину громадного медведя. Он точил когти, обдирая кору со ствола сосны, изрядной толщины.
Увидев до чего велик медведь, я почувствовал, как мороз прошёл волной по моей коже. Оставить этого и поискать другого, поменьше? Но это было бы, по меньшей мере, глупо, сколько я ещё буду бродить по лесу? А главное, если я вышел на такого гиганта, значит, судьба сразиться именно с ним.
Я сбросил плащ и заплечный мешок, натянул шапку пониже на брови и громко свистнул, чтобы привлечь внимание противника. Он встал на четыре лапы, обернулся. Мне показалось, я увидел удивление, написанное на его морде.
Я поклонился зверю со словами:
— Приветствую тебя, бьорн (медведь)! — крикнул я. — Твоя Смерть пришла со мной. Посмотри ей в глаза!
Клянусь, он понял мои слова! Выслушав, он, заревел, вытянув губы.
— Не пугай! Я не испугаюсь, — спокойно сказал я. — Ты сам боишься меня. Ты меня боишься больше, чем я тебя!
И… вы можете не верить мне, но грозный лесной великан, дёрнув носом, повернулся и побежал прочь! Но теперь я не мог допустить такого!
Я бросился за ним, настиг в несколько мощных шагов и запрыгнул на его широкую спину, крепко уцепившись за грубую густо пахнущую шерсть. Я наклонился, прильнув к его твёрдой спине, и, обхватив за шею, полоснул его по горлу, но недостаточно глубоко — я не рассчитал толщину шкуры, жира, накопленного к зиме и мышц…
Получалось не очень хорошо — рана только разозлила великана. Он поднялся на задние лапы, сбрасывая меня. И заревел. С силой он опустился на четыре лапы, рыча и мотая головой. Всё же кровь обильно лила из раны на грудь зверя. Она убьёт его, конечно, но не раньше, чем через день-другой… Но теперь он собирался сражаться.
Медведь поднял лапу и ударил меня. Я успел немного отклониться, но боль обожгла моё тело и раззадорила меня. Я перекувырнулся и встал на ноги, смеясь:
— И это всё?! Всё, что ты можешь, старый толстяк?
Медведь зарычал, глядя на меня.
Я взмахнул кинжалом и ударил с протягом поперёк левой лапы, рассчитывая перерезать сухожилия. Он заревел яростно и, встав на задние лапы, пошёл на меня.
Теперь я должен рассчитать удар верно и не промахнуться, иначе…
Я бросился вперёд и воткнул нож ему в грудь, туда, где сердце.
Чудовище взвыло совсем по-иному, тоска и ужас были в этом предсмертном вопле. Я хотел отскочить, но он облапил меня, не желая сдаваться и отпускать своего убийцу без отмщения.
Зверь повалился, увлекая меня под себя… Вот именно в этот момент я подумал, что мне конец. Какой же я идиот, погибнуть так глупо, никто даже не найдёт моего тела, не похоронит с честью, зверьё растащит… Поддался на подначки Берси и погиб в объятиях медведя…
Я напружинил все мышцы, падая, чтобы медвежья туша не переломала мне кости, если бы не это, он раздавил бы меня в блин…
Но как теперь выбраться из-под неподъёмной тяжести? Я пошевелился, попробовал сдвинуть обмякшее тело медведя, но это было невозможно. Тогда я начал пытаться выползти из-под него. Я не знаю, сколько времени у меня на это ушло, но, наконец, совсем обессиленный, весь в грязи, в крови, в размазанной траве и опавшей листве, я выбрался и обессиленно распластался на земле. Я заснул, а может быть это был обморок…
Очнувшись, я перевернулся на спину и долго лежал, глядя в потемневшее вечернее небо, видное между крон.
Приближалась ночь, я слушал звуки леса, примолкшие было за время нашей с бьорном борьбы и возобновившиеся теперь. Переговаривались пичужки, где-то долбил дятел, ветер шуршал оставшимися ещё на ветвях листьями, некоторые срывались и плавно опускались на землю ко мне. Вот так и меня не станет, а все эти звуки, этот ветер, листья, небо останутся и будут такими же и через пятьсот и через тысячу лет…
Надо было подумать о ночлеге. Но где в темноте искать брошенный плащ и заплечный мешок… Я подполз к мёртвому медведю, ещё тёплому и заснул, прижавшись к его боку. Я забрал его жизнь, он отдавал мне последнее своё тепло…
Засыпая рядом с медведем, я не мог не думать: я убил лесного исполина просто так из глупой забавы, не спасения ради, не для пищи, а только чтобы доказать… но что?! Кому, Берси? Ему не надо было ничего доказывать, как и другим моим алаям, они давно знали мне цену. Доказать себе, что я не струшу? Я и так бы не струсил.
Зачем я пошёл в лес? Зачем рисковал жизнью, я, единственный сын своих родителей, наследник Брандстана, будущий конунг? Зачем я убил великолепного зверя, повинного только в том, что попался мне на пути? Какая глупость, Кай Сигурд!.. И сколько ещё глупых и жестоких вещей мы делаем, ломая, убивая и даже не задумываясь над тем, что остаётся там, позади нас… Сколько ещё такого я сделаю? Или смогу не сделать?..
К утру я замёрз, от этого и проснулся. Я встал, с помощью обычного охотничьего ножа, ведь кинжал мой остался в теле медведя, вырезал кусок мяса из холодной уже медвежьей туши, развёл огонь, зажарил этот кусок, соорудив вертел из толстой ветви и наелся досыта. Потом, отдохнув в блаженстве, опираясь всё на ту же медвежью тушу, я отрубил ножом ему левую лапу, ту, что ранил вначале боя и отправился найти мои вещи, плащ, мешок, флягу. Однако этого мне не удалось. Где в густых зарослях они теперь валялись, ведали только феи леса да лесные черти.
Оставалось идти домой. Я направился на юг. Почему? Мне казалось, что в поисках зверя, я слишком забирал на север, поэтому решил так или потому что лес в той стороне казался реже.
Я шёл весь остаток дня и часть ночи, пока не обессилел, развёл огонь и лёг спать, хотя завернуться было не во что, и я рисковал простудиться насмерть. Надо было шкуру с медведя содрать, было бы, чем согреться.
Утром я снова заставил себя идти, хотя явно был уже болен. Меня толкала вперёд только воля к жизни. Остановиться, значило умереть.
И я шёл. Почти не видя от головной боли, раны мои воспалились и саднили, одежда порвалась во многих местах, цепляясь за ветки. Наконец я вышел
