висит
будто чужое
сама толста
груди – по бокам
живота —
складки складки —
нет загадки
зато на сером пляже —
одичавшие горожане
палатки
еловые ветки на брезенте
«весь израиль
удалился в кущи»
приволье и праздник
все лето
старики приветливы
всегда помогут
объяснят молодым:
в лавку в поселок —
надеть хоть шорты
могут побить
она вдруг схватит
выше локтя
или за колено:
«какой вы мускулистый!» —
и скорей – о мужестве
о спорте…
учит он:
«надо загорать ровно»
«вы простите меня старика» —
и всё гладит по спине
плечам и шее
девушку —
втирает масло в кожу…
вечером походная деревня —
серебро реки – стихает рано
от жары островерхие палатки
все раскрыты:
где костер
где лампочка – аккумулятор
освещают вечеряющих нудистов
в темноте гудит пароход
возле сосен
лысый и костистый —
он похож на Сологуба Федора
и на обезьяну – гамадрила
темная она —
окатный камень
1995
МАМАРДАШВИЛИ
1
помню я Мамардашвили с трубкой
блеснуло –
Енисей
со всеми своими притоками
отпечатался в небе
видел я Мамардашвили в бронзе
и рассыпался
сухим оглушительным треском
похоже на тоннель
метро…
смуглый лоб с залысинами – крупно
смотрит на меня из текста книги
2
«все есть ничто – сказал философ —
и обойдемся без вопросов»
и глядя (слышу и плыву)
на лоб его —
и переносицу
я успел –
«что есть ничто?» – сказал другой
и дрыгнул нервною ногой
на земле
под забором –
каждая доска
древесным рисунком
подробно –
каждая травинка
возносится
в свет –
«вы есть ничто! – заметил третий —
как жаль что нет меня на свете»
выхватить из мрака
жалкую
взъерошенную мысль
ЕДИНОБОРСТВО
Эрнсту Неизвестному
1
среди высоких коробов
среди сугробов
и гробов
на Сретенке
на Парк-авеню —
и на проспекте Мира
выпячиваясь из окон
проламывая стенки ну! —
(…пусти несчастный!)
вылазит мышцами бетон —
(…стада фигур своих пасти)
из ящиков
вскакивают гвозди! —
скрипит сгибаясь арматура —
и по Нью-Йорку
Москве и Екатеринбургу
по парку
по травке в горку
топает скульптура:
скрюченные
скособоченные
раскоряченные
развороченные
и растянутые
и раздвинутые
и раздавленные
продырявленные
вкось разваленные
вдоль распиленные
думы каменные
печи доменные
свечи пламенные
изнутри себя разрывающие
раскрытые распятые
рожающие!
головы промеж ног держащие
кричащие зовущие
мычащие!
торжествующие!
прославляющие!
…а помнишь мастер
в тебе взывали великаны
спешили вырасти
орущие вулканы
боли и ярости
«кто мы?
фантомы
в море
Соляриса…
ты нас
родил из головы
как Зевс
Афину!
хоть мы мертвы
наполовину
но мы наполовину
уволь яволь
и дух и воля
из всех углов —
толпа голов
чуть усомнись
тебя мы сами —
кубическими лбами
носами и задами
и плоскими ступнями – утюгами…»
твой – стиснув зубы – смех!
ты – сам их всех!
…и прорастая из метро
из книг
возник
сноп людей и быков
и кентавров
разрывая слои облаков —
из мышц и кулаков
и грохота литавров —
вот памятник – двойник
(на нем твое тавро)
…в небе – ломаный высверк —
силуэтом
на том
берегу
…оказалось что ты и Нью-Йорк
соразмерны друг другу —
и окно твое в парк
2
одна мастерская
была у метро АЭРОПОРТ
(…и сам замучился как черт
за форматором гипс таская)
натурщицы вращались
превращались…
вторая —
на Сретенке
(он их и лапал и лепил —
знал все их родинки
играя)
…уже не помещались
ставил к стенке
…толпою толки
и бутылки —
(а я всё думал: кто кого —
общественность ли Эрнста съест
или в ЦеКа сожрут его
или спасут заказчики…)
четвертая дыра
аж на проспекте Мира!
уже в проекте – переезд
…на солнце посреди двора
сам заколачивал ящики
а пятая – в районе Сохо
серьезен Эрнст
как городской пейзаж
как пласт земли могуч и свеж
как вопли Цадкина отверст
и целен как сама эпоха
о третьей и не говорю:
там он ворчал и пил —
такая процедура
а не ворочал не лепил —
«натура – дура!» —
и вообще она была Сидура
по совести (я понимаю
что двух других я не упоминаю)
там под гитару
Лемпорта и Силиса
так пили —
все в памяти моей перекосилися!
и пели пели
с одушевленной глиной хором
(тогда любили как лепили)
под голой лампочкой
со свечкой —
и в этом нереальном свете —
закусим сыром
на газете! —
плеснула – щедрая рука
…и чья-то девичья головка —
между Сидуром и Сапгиром
3
…на Севере по крайней мере
воздастся каждому
