Струны невозможно натянуть, как следует. Здесь обечайка отходит, тут угол совсем проломился. Я далее не знаю, можно ли ее уже восстановить. А если попытаться восстанавливать, знаете, сколько это денег будет стоить? И трудно сказать, какой мастер захочет ею заниматься. Теперь послушайте, Августа. Вы, наверное, видели, у вас в универмаге продаются скрипки, двадцать два рубля, вместе со смычком. Конечно, эти скрипки совсем не то, что ваша когда-то была. Но на них играют, они звучат, и потом они новые, крепкие. Так что же я хочу вам предложить, — а вы подумайте, согласны или нет.
Мы купим вам новую скрипку, вы сможете на ней играть еще лучше, — у нее будут все струны, их можно будет хорошо настроить, верно? — и смычок с густым волосом, это тоже важно для звука, так ведь? — в общем, знаете, Августа, вы, конечно, подумайте, но, по-моему, это… ну, разумно, понимаете? — вы получите новую скрипку, на которой сможете по-настоящему играть, а мы вместо нее попросим отдать нам вашу, мы ее возьмем в Москву и попробуем реставрировать, то есть починить ее, как следует. Мы вам даже напишем, правда? — повернулся отец к мальчику, и тот поспешно кивнул. — Обязательно вам напишем, как поживает ваша скрипка. А может, еще и приедем. Или вы к нам приедете и сами на ней поиграете. Подумайте, Августа, мы тут еще два дня пробудем.
Можно было предположить, что Августа и рассчитывала услышать нечто подобное тому, что ей сейчас сказали. Недаром же эти приезжие так интересовались скрипкой. Поэтому Августа, пока говорил отец, держала ушки на макушке, а глаза, которые все время так и бегали, так и поблескивали, старалась прятать в тени под густыми бровями. Услышав о предложенном обмене, она с достоинством выдерживала паузу. И оставалось думать, что Августа размышляет, стоящее ли предложение; или что так, молчаливо, она выражает обиду на нечто, ей оскорбительное; или что среди хмеля она забылась и не помнит, где она и о чем шла речь только что. Наконец она шевельнулась и с не свойственной ей медлительностью встала. Взяла скрипку, вложила ее в пакет и церемонно поклонилась.
— Спасибо, гости дорогие, — громко и отчетливо проговорила Августа и театрально, держа скрипку в далеко отставленной руке, будто шла она вместе с нею в линии кордебалета, исполняя па торжественного полонеза, сделала широкий полукруг и прошествовала за дверь.
Оставшиеся в хате оторопело смотрели ей вслед.
Весь следующий день отец и мальчик провели в горах. Вернулись они уже к вечеру и, едва войдя в хату, увидели скрипку: лишенная своей жуткой оболочки, она лежала на столе. Рядом лежал и смычок. И тут же был исписанный листок тетрадной бумаги. Августа писала, как говорила: слова из многих языков, латинские буквы вместе с кириллицей, а что до грамматики, то она тут едва присутствовала. То, что с помощью Марии удалось понять, содержало в некоем подстрочном переводе следующий смысл: «Гости дорогие, мне свою скрипку так жалко, я с нею всю жизнь. Кто меня знает, тот скажет: Августа — она со скрипкой, она веселая. Как я ее берегла! Потеряю или сломаю — найду опять и чиню. Такой другой нету. Солдат-немец мне ее оставил, и я его не забыла. Наверное, давно уже он убитый, кости одни в могиле, а я его помню, потому что играю на его скрипке. Она очень дорого стоит. Когда вы возьмете ее в Москву, вы от нее разбогатеете. Мне это только в убыток, и жалко отдавать. Но вы люди образованные, и я таким отказать не могу. Я раньше тоже учила в школе. Теперь нет. 22 новая скрипка, футляр 12, струны, канифоль, подставка и дудочка (Августа имела в виду камертон) тоже 4. Поэтому вам за 40 рублей отдала. Знаю, что очень дешево. Марье деньги оставьте. И адрес в Москве. Я уехала к дочери во Франковск. Счастливо. Помните тетку Августу».
— М-да-а… — протянул отец.
— Па-а… — протянул его сын.
— Сорок рублей! Да мы с тобой до дома не доедем.
— Доедем, па, доедем!
Отец и сам понимал, что он не удержится от соблазна и сорок рублей оставит…
В Москве повезли скрипку к мастеру. Он был знаменитость и знал свое дело. «Таких инвалидов я в жизни своей не встречал! — захохотал он. — Откуда сей экспонат?» Отец стал говорить про ус, про шейку и про обработку дек, но мастер ничего не слушал: «Да вижу! вижу! что я — хуже вас, что ли, вижу?! — громко и склочно, как на базаре, начал выкрикивать мастер, — а толку что?! Из Закарпатья! Скажите, пожалуйста, Закарпатье! Немец? Мало ли что немец? Итальянская работа, новая. На дерево возьму. Сколько отдали? Сорок?! Ха! Берите пятнадцать, остальное ваш проигрыш. Отреставрировать?! Смеетесь? Да я вам новую быстрее сделаю. Или вот, смотрите, красавица: умер заказчик, тыщ двадцать возьму. Без пятнадцати рублей — ха-ха-ха!..»
И скрипка осталась такой, какой она и была. Ее лишь протерли и почистили, сняв старую жирную грязь с поверхности, и положили на крышку рояля, меж стопками нотных тетрадей.
Пришла осень. В городе Косове лили дожди. Дворы и улицы были пустынны, люди, прикрываясь от дождя и ветра, проходили торопливо на работу, в магазин, домой и проводили вечера в своих хатах, разве что телевизор скрашивал им эти долгие вечерние сидения. У Августы не было телевизора. У Августы не было ничего. И она говорила себе, что теперь у нее нет даже скрипки. Конечно, о тех сорока рублях, которые сама Августа попросила за нее, она уже не вспоминала. А тогда, назначив эту цену, она так устыдилась своей жадности, что даже уехала, чтобы потом не смотреть в глаза тому симпатичному москвичу и его ребенку. Но сорока рублей хватило ненадолго. Дочка просила семнадцать на босоножки, но Августа не дала. И крышу надо было починить, да не успелось. И много еще чего было в мыслях купить да сделать на эти деньги, да только все они ушли бумажка за бумажкой за прилавок — на вино, на водку, на нетрезвое блаженство. И за остаток короткого лета Августа сильно сдала. За последние месяц-два никто не видел Августу веселой. Да и как было ей веселиться, если теперь не могла приложить она скрипку к плечу, не могла пройтись смычком вверх и вниз и притопнуть ногой, крикнуть «эй!» и запеть смешную попевку?! Все в округе, хотя и знали, что скрипку у нее купили, притом за немалые деньги, вскоре стали проникаться к Августе сочувствием и согласно кивали в ответ
