это всё, наверное, выглядит несуразно: слёзы капают мне на руки просто-напросто из-за того, что я распрощался со стариком, который сейчас стоит на дороге в белом колониальном шлеме и глядит мне вслед. И самое странное, я почему-то бесконечно горжусь этими слезами.
Я покончил с делами в Абиджане и сделал приготовления к дальнейшему путешествию. Уж слишком задержался я в этом месте, весьма неприглядном, сумбурном, пыльном и бестолковом.
Я преодолел более двухсот километров джунглей. Изредка на глаза попадались темнопёрые птицы, темношёрстные обезьяны. На земле, из которой тянут соки джунгли, растущие тесно, впритык, сплочённо, нет жизненного пространства ни для людей, ни для зверей и птиц. В непроходимости, безмолвии и сумраке тропического леса им не хватает воздуха. Здесь царство растений одержало победу над царством животных, вытеснило его. Лишь на самых макушках деревьев, столь высоких, что до них не достают даже лианы, словно на мягком, шумном нагорье, живут немногочисленные колонии птиц, обезьян и рептилий.
Саванна совсем иная. Это огромное пространство, залитое светом, привольное, таинственное. Высокая жёлтая трава по пояс, а то и по плечи, в сезон дождей напоминает чащу, среди которой кое-где, возле родников, виднеются высокие кустарники, гигантские цветущие деревья без листвы, пальмы с огромными гроздьями красных плодов, каждый из которых размером с ковригу; есть тут и другие деревья, кроны которых отливают рыжим, палевым, голубым. Надо всем этим парят птицы – жёлтые, как саванна, или самой фантастической раскраски, похожей на плоды экваториальной флоры. Тут и там встречаются и пересекаются тропы, протоптанные животными, направляющимися на водопой или на охоту. Зверьё здесь теснится повсюду – с наступления вечерней прохлады и до начала утреннего солнцепёка.
В саванне тоже есть рощи и леса, тёмные, тенистые, тропические, они именно такие, какими мы себе представляем джунгли: полные красок, огромных цветов, змей, водопоев. В ней есть ручьи, есть свои стремнины и «памятники» – похожие на ацтекских идолов огромные стволы пальм, оставшихся без единого листа. «Памятники» – это и гигантские красные муравейники-крепости, населённые миллионами термитов, живые города с башнями и вышками, различимые уже издали. Саванна, дивная саванна, то переходящая в лес, то в истинную степь, дышит тайнами бескрайних просторов. Она олицетворяет всю Африку, за исключением северных пустынь и полоски джунглей, опоясывающих мир по экватору. Где бы ни располагалось океанское побережье – на триста километров выше или ниже экватора – всюду без исключения на островах и на материковой части простирается непобедимое царство вечной цели: джунгли. Везде и всюду – джунгли, и только они имеют право называться лесом. Всё остальное – саванна.
Обширную территорию от западного до восточного побережья Африки, именуемую Суданом, можно было бы назвать саванной. Земля тут красная, трава жёлтая, деревья красно-зелёные. Особенно мне нравятся деревья с изогнутыми стволами, чьи огромные кроны не несут на себе ни одного листа. Они живые, об этом говорят их яркие тона и могучая стать.
Как только попадаешь в саванну, сразу замечаешь, как меняется население. Деревни, прежде зажатые на полоске между лесом и дорогой, теперь греют на солнечном раздолье свои хижины, увенчанные коническими соломенными крышами. Люди более высокорослы, а их кожа ярче; особенно прекрасны женщины. Мало у кого увидишь высохшую грудь. Наоборот, все они ходят, выставив вперёд свои груди, неимоверно набухшие соски которых подрагивают при ходьбе. Бёдра они оборачивают узким лоскутом плотной синей ткани, которую вырабатывают сами, – орнамент сводится к скромным полоскам. Наряд детей – красные бусы, протянутые вокруг пояса и между ног. Плечи здесь не покрывает никто.
С такими людьми я прибыл в столицу народа бауле.
Глава третья
Я оделся во всё белое, чтобы навестить госпожу Беде, но тропа привела меня к людоедам, в леса, окружающие Сегелу. Когда я предстал перед ней, мой костюм был весь в саже и зелени.
Буаке – столица бауле: представителей этого племени здесь большинство34. Это знаменитое племя, о котором всегда вспоминают, когда речь заходит о негритянском искусстве. Именно у них исследователи обнаружили больше всего масок из тёмного, тяжёлого дерева. Люди бауле лучше других прочувствовали гармонию и покой, излучаемые пластическим искусством, – не зря же их статуэтки так напоминают древнегреческие изваяния. Бауле до сих пор производят уникальные вещи, но так как спрос на их изделия у белых весьма велик, они теперь отдают предпочтение дереву более мягких пород – с ним легче работать.
Что же касается всего остального, то тут бауле сильно отстают. Их тела, необычайно красивые и мускулистые, отличаются филигранным сложением и пластикой, их лики – чрезмерной одухотворённостью. Нет такого племени, поведение людей которого было бы отмечено таким же чувством меры, такой же непредвзятостью и приветливостью, и тем не менее, при всей своей безобидности (вряд ли кто найдёт свидетельство о том, что они были людоедами), бауле безразличны к тому, что происходит вокруг. Цивилизация их не воодушевляет, и вода скатывается с их изукрашенных тел, их не смачивая. В своих хижинах и бунгало они по-прежнему ведут столь же примитивный быт, как и мятежные лоби в Верхней Вольте. К тому же ещё и алкоголь убивает последние порывы их духа.
Прибыв на место, я в тот же вечер отнёс письмо госпоже Беде, супруге знакомого торговца, который на тот момент был в отъезде. Энергичная, молодая, элегантная, она, не спрашивая меня, кто я, что я и каковы мои намерения, решительно взялась корректировать мой дальнейший путь и назначила мне отъезд уже на одиннадцать часов следующего дня – либо в Манкёно35, либо в Зуэнулу, оба города расположены на западе, но довольно далеко друг от друга.
От неё я вместе с провожатым Самбой прямиком направился в негритянскую деревню. Шли долго – наконец показались первые дома. Деревня-призрак, дремлющая под луной. Круглые хижины с коническими соломенными крышами, скот, спящий в загонах или на привязи у дерева, растущего посреди неухоженного двора. Коровёнки не крупнее наших овец. Всё спит. Двинувшись на звуки, слышимые вдали, идём в поисках тамтамов и натыкаемся на парней, галдящих в каком-то глухом тупике. Похоже, они собирались играть в некую замысловатую игру, но, приметив нас, разбежались и вернулись лишь по зову Самбы: оказывается, они составляют команду и выбирают своих предводителей. Общеизвестно, что все взрослые негры образуют различные тайные мистические сообщества, куда их принимают лишь после мучительного обряда инициации. На вопрос, будут ли где-нибудь бить в тамтамы, один из них приникает головой к
