Поместил ее у тетки Васены. Для отводу глаз это, чтобы люди чего не подумали. Полюбовница его. Выходит, распутный он.
— Да с чего ты взял? Выдумываешь все.
— Эхе-хе, Егор Саввич, уж я-то знаю.
— Ну, а если и полюбовница? Теперь многие так: в браке не состоят, а сожительствуют. Он человек холостой, ему можно.
— Не знаю, не знаю, тебе видней, Егор Саввич. Смотри, что к чему.
— От Федора Парамонова нет вестей?
— Будто нет. Федор Игнатьич далеко.
— Если появится, сразу дай мне знать.
— Понимаю, Егор Саввич, понимаю. Все сделаю, как велишь.
Оба замолчали. Сморчок ерзал на табуретке, вздыхал и поглядывал на графин с настойкой. Сыромолотов понял, что старик выложил все новости и больше от него ничего не узнать, и налил полный стакан вина.
— Пей, Сморчок, и помни, ты мои глаза и уши, ты все должон примечать.
— Известное дело. Я это очень даже хорошо чувствую. Дай бог тебе здоровья, Егор Саввич, и многих лет жизни.
Старик выпил, понюхал хлебную корку и вяло начал ее жевать.
— Ох, как тяжело жить стало на белом свете. И ни копейки за душой. Только милостью добрых людей и живу.
— Будет врать-то. Недавно червонец давал.
— Когда же недавно-то? Еще на позапрошлой неделе. Деньги, они как вода, так и текут, так и текут.
— Дай тебе, а ты пропьешь опять.
Сморчок скорчил жалкую гримасу.
— Твоя правда, Егор Саввич, пропью. Не могу без ее, окаянной.
Сыромолотов грузно поднялся и вышел из кухни. Едва его шаги смолкли где-то в глубине дома, как Сморчок воровато оглянулся, трясущимися руками налил в стаканчик настойки, быстро выпил и налил снова.
— Ну будет, будет, ишь, добрался, — раздалось за его спиной.
Старик испуганно обернулся и, едва не разлив настойку, поставил графин.
— Да я так, Егор Саввич, не подумай чего худого. Дай, думаю, посмотрю, что за графинчик чудной. Вроде бы на медведя похож, а? А вот у меня был когда-то графин, так на нем такое изображение… кхе-хе-хе…
Сморчок засмеялся блудливым смехом и посмотрел красными глазами на хозяина.
— Женщины. Ну как есть, в чем мать родила. Совестно даже было при людях ставить.
— Выбросил бы, коли совестно. На вот, и больше не проси. У самого в кармане не густо.
Сыромолотов протянул старику бумажку и несколько серебряных полтинников.
— Благодарствую, батюшка, Егор Саввич, век буду бога за тебя молить.
— За меня найдется кому помолиться, и сам не без рук.
Сморчок вертел блестящие полтинники, щурил глаза.
— Чудные какие-то деньги нынче пошли. То мужика с лукошком изобразят, то звезду. А тут вот кузнец будто… Кузнец и есть. А раньше-то, помнишь, Егор Саввич, держишь в руках деньгу, так чувствуешь к ней уважение. Глядит на тебя царь, либо амператрица. И в душе трепет. А ноне мужики сиволапые. Нетто это деньги.
— Побольше бы их, — возразил хмуро хозяин. Он уже тяготился гостем, и разглагольствования Сморчка ему надоели.
— Дождь-то будто перестал.
Как бы наперекор его словам за окном так грохнуло, что оба в испуге замолчали и перекрестились.
— Может, переночую у тебя, Егор Саввич? — несмело спросил Сморчок.
— Да куда я тебя положу? И места-то нет.
— Холодно на улице, мокро, — продолжал канючить старик. — И одежонка худая. Вот здесь бы, у печки, и лег, али у порога.
— Ну бог с тобой, оставайся нето, — махнул рукой Сыромолотов.
Не жалость к Сморчку заставила его уступить, он опасался, что кто-нибудь увидит, как старик выходит из его дома. А свои отношения со Сморчком бывший виноторговец хранил в строгой тайне. — Но чтобы до свету убрался.
— Я с понятием, Егор Саввич. Спасибо за гостеприимство.
— Аграфена Павловна даст тебе полушубок, ляжешь на лавку у печки.
Сыромолотов взял графин и унес с собой.
И эту ночь Егор Саввич спал плохо. Долго размышлял над тем, что рассказал Сморчок. Ведь и он, Сыромолотов, знал, что шахта «Золотая роза» самая богатая на прииске, что уже много лет ее лучшие забои надежно укрыты завалами. Документы и планы были выкрадены еще в гражданскую войну и хранились у Федора Парамонова. Но лучше Сморчка никто не знал расположения старых забоев. Вот поэтому Егор Саввич и держал старика при себе, подкармливал и давал время от времени подачку. Потом Сморчок рассчитается. Каждая выданная ему сейчас копейка рублем обернется. И не простым, а золотым.
Бывшего директора Еремеева не стоило особого труда убедить, что «Золотая роза» исчерпана, что работы на ней пора свертывать. Но тут вмешался Петровский, всеми силами старавшийся отстоять шахту. Директору умело дали понять, что Афанасий Иванович — человек с причудами, одержим навязчивой идеей о скрытых богатствах шахты и слова его не надо принимать во внимание. Еремееву спокойней было поверить. А теперь явился новый директор и все может пойти прахом. Сыромолотов и Парамонов надеялись сохранить шахту до лучших времен… У одного деньги, у другого документы. Они бы отлично обделали это дело. А теперь вот явился новый директор, и все может пойти прахом. Нельзя такое допустить, нельзя.
Чем больше раздумывал Егор Саввич, тем беспокойнее становилось у него на душе, росла ненависть к новому директору прииска. Как-то надо помешать, не допустить добраться до золота. Но как? Сколько ни думал Сыромолотов, ничего путного в голову не приходило. С Федором Парамоновым повидаться надо, посоветоваться. Только где он сейчас — неизвестно… Ждать, выходит, надо, ждать.
Потом мысли перекинулись на золото, найденное в лесу. Здесь-то дело верное. После того дня Егор Саввич ни разу не наведывался к тайнику, все не удавалось. А вдруг там кто-нибудь побывал? Вдруг и золота уже нет? Тогда, второпях-то, место плохо приметил. Найдет ли теперь? Непременно надо наведаться. Завтра же и отпроситься. Сказать, например, что сестра сродная хворает, навестить просила.
С этой мыслью Егор Саввич наконец заснул. Утром, когда встал, в окно заглядывали веселые лучи солнца. Умытая дождем листва блестела, словно покрытая лаком. Кое-где на ветках еще висели крупные капли воды, сверкая и переливаясь.
Сморчка в кухне не было. Аграфена Павловна, ворча, замывала грязные пятна на полу.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Только через неделю Егор Саввич выбрал время съездить к лесному тайнику. Майский, продолжая знакомство с хозяйством прииска, заглянул и на конный двор, нашел там немало беспорядков, потребовал незамедлительно ремонтировать конюшни. Зима не за горами, а в конюшнях ветер гуляет, сквозь худую крышу дождь льет. Разговор со старшим конюхом был коротким.
— Даю вам неделю сроку, — сказал Александр Васильевич, прищурив глаза и разглядывая Сыромолотова. — Своих лошадей вы бы в таких конюшнях не держали, правда?
