как режиссер на меня сейчас смотрели?
— Я на все смотрю и как режиссер, и как обычный человек, — уклонился я от прямого ответа.
— Значит, все воспринимаете как материал для работы?
— Все, кроме вас, — не удержался я от очередного комплимента, на сей раз несколько туманного.
31
Прозвенел звонок, и мы пошли в зал.
Там играла до боли знакомая фортепианная мелодийка.
— Ну вот, «Фитиль» пропустили, — шепнул я Варе.
— А вам нравится? — шепнула она в ответ.
— Иногда бывает забавно.
— По-моему, очень редко.
Наконец мы нашли нужные места и сели. Началось кино.
На экране под странный цокот стали показывать березы, среди которых мелькал силуэт девушки. Неподалеку, разумеется, оказался и парень. Вернее, мужчина, в котором я сразу узнал артиста Шалевича. Девушка — теперь было видно, что это Доронина, — приближалась к нему…
Я поморщился.
— И здесь под Тарковского сработано, — неодобрительно сказал я Варе. Она коротко кивнула, не отводя глаз от экрана.
Это, вероятно, был сон-вспоминание героини Дорониной, которая проснулась и что-то сказала дочке, лежавшей в соседней кровати.
Дело, как сразу стало понятно, происходило в деревне.
Варя наклонилась ко мне:
— Опять про колхоз?
— Не думаю, — покачал я головой.
— Но вы же сами ничего не знаете про этот фильм.
На экране высветилось название «Три тополя на Плющихе» — и я показал Варе на него:
— По крайней мере, я точно знаю, что Плющиха — это в Москве, а не в колхозе.
— Это улица? — уточнила Варя.
— Да.
— Ясно. Я даже не слышала про такую. Я ведь приезжая.
— А откуда вы? — спросил я, вероятно, слишком громко, поскольку сидевшая впереди женщина повернулась и строго бросила:
— Молодые люди!..
Мы с Варей замолкли и продолжили смотреть на экран.
— Ефремов, — уважительно прошептала Варя, когда пошел перечень исполнителей.
— Хороший актер, — суховато произнес я.
— Вы с ним работали? — сказала мне Варя почти на ухо.
— Не доводилось, — шепнул я ей в ответ, практически поцеловав ее ушную раковину. Хм, мне даже нравится вести диалог таким образом.
Когда картины деревенской жизни сменились московскими панорамами, кино сразу стало мне нравиться — особенно музыка Пахмутовой. Ефремов, как выяснилось, играл таксиста.
Доронина поехала в Москву что-то там продавать — и, конечно, села в машину к Ефремову. Они познакомились, разговорились, Доронина спела песню, которую потом подхватила Майя Кристалинская за кадром.
Когда Ефремов пошел за билетами в кино, мне стало совестно, что я не оказался таким дальновидным, как он. Хорошо, что мне повезло, а если бы нет…
А когда герой неловко пригласил героиню в кино, мне стало еще более совестно. Как это банально все-таки — тащить девушку в кино. Вот и я такой же банальный…
Закончилась картина грустно — остался какой-то осадок. По лицу Вари я понял, что и она несколько разочарована.
Я изо всех сил старался держаться и не спрашивать об ее впечатлениях — но все-таки не удержался.
Ответ Варя изобразила лицом — мол, впечатление смутное. И добавила:
— Мне понравилась фраза Дорониной «Каждый день бриться — это ж тунеядцем станешь».
— Да, были забавности, — согласился я, но тон мой был печален.
32
Ну зачем, зачем, действительно, идти с девушкой, которая нравится, в кино? Глупо как-то — и неужели никто этого не понимает?.. Да и сам я — такой же ведь глупец получаюсь. Я же хотел видеть Варю, говорить с ней, слышать ее голос, а не смотреть дурацкую картину и слышать постылые голоса киноартистов…
Хорошо, данная картина была не такая уж дурацкая. Но лучше бы… лучше бы… Да, а что лучше бы? Да и что вообще я хочу от Вари? Затащить ее в постель? Нет.
Разве?
Ну хорошо — конечно, хочу! Но это не главное. Главное — просто видеть ее, просто видеть. Под любым предлогом, по какому угодно поводу…
Погруженный в эти раздумья, я машинально достал сигарету и закурил. Мы с Варей уже стояли около афиш кинотеатра.
— Бедный, — сказала мне Варя. — Нелегко вам, наверно, так долго без сигарет вытерпеть?
— Да нет, почему же, — отозвался я, с наслаждением затягиваясь. — Короткая картина. Ну и не такая, с которой хочется уйти. Так что все нормально… Да и к тому же, — посмотрел я на Варю и словно спохватился, — когда я с вами, то прямо даже забываю про эти сигареты.
Тут я прикусил язык. Ну и комплимент, нечего сказать. Куда эффектнее было бы: «Когда я с вами, мне вообще курить не хочется». Но на такую пытку над собой я, разумеется, неспособен…
Добрая Варя, вероятно, поняла мое смятение — и пришла мне на помощь, сменив тему:
— А вы вообще часто уходите с картин?
— Видите ли, — с улыбкой заговорил я, — обычно я же смотрю на «Мосфильме», если наши картины, — ну или в Госфильмофонде. И там, и там я, как правило, могу курить в свое удовольствие. В этих залах народу обычно мало — да и все курящие: тоже беспрерывно дымят…
Тьфу, дурак, сам опять свернул на чертовы сигареты. Как будто поговорить больше не о чем… Тем более с такой девушкой…
С радостной улыбкой я распахнул перед Варей дверцу машины, а когда захлопнул, то отчетливо почувствовал, как лицо мое моментально приняло мрачный вид.
Ну что за черт?! Надо радоваться. Пока я с ней рядом, надо радоваться!
Я сел за руль с той же улыбкой, но теперь точно знал, что улыбаюсь неестественно. Даже боялся посмотреть в зеркало, чтобы не шарахнуться от самого себя.
— Вас что-то тревожит? — осторожно спросила Варя.
— Нет-нет, — сдавленно ответил я — и чуть не закашлялся. Но затем посмотрел в ее лучистые глаза — и в одну секунду расцвел, теперь уже без всякой искусственности.
— Вот так лучше, — немедленно одобрила Варя.
— Варя, вы такая… хорошая. — Я погладил ее по руке.
— Спасибо, — без смущения сказала она. И добавила: — Вы тоже хороший.
— Возможно, — неопределенно ответил я.
— Все-таки не понимаю, почему вы такой… одинокий. Если вы действительно одинокий.
— К сожалению, действительно, — вздохнул я. — Вы же мне верите?
— Верю, верю. Но вот… не понимаю.
— Такие уж мы… режиссеры, — ляпнул я очередную пошлость.
— Ну нет, — не согласилась Варя, — как раз режиссерам это обычно несвойственно, насколько я их знаю. Взять хоть Валеру…
— Если б мне повезло так же, как ему, — перебил я, — то…
— А в чем ему повезло? — будто не понимала Варя.
— В вас.
— Будто бы? — Варя отвела взгляд.
— Вы сами это знаете, — настаивал я.
— Ничего я не знаю, — тихо молвила Варя. Как мне показалось, фраза эта прозвучала у нее почти сокрушенно.
33
Я побарабанил пальцами
