заливает, работаешь, не отставая от товарищей.
От нашего расположения до деревни Осиновки было рукой подать. Правда, деревня та лишь на топографических картах значилась. На самом деле остались одни руины, почерневшие трубы. Но за околицей, на берегу ручья, кто знает как уцелела бревенчатая банька.
Чисто случайно узнал я про нее, прихожу к капитану и докладываю: так, мол, и так, возможность помыться имеется.
— Предложение дельное, — похвалил Очеретяный. — Хочу просить вас, товарищ Иванченко, помочь старшине роты организовать все, что требуется.
— Обязательно помогу, — отвечаю. — У старшины и без того от хозяйственных забот голова пухнет. Обуть, одеть, накормить роту — дело не шутейное. Как заводной мотается.
— Побаниться надо, да вот трасса… — заколебался ротный и больную щеку по своей привычке потер. — А-а, за два-три часа ничего с лежневкой не случится. — И пошутил: — Семь бед — один ответ. Выше неба не поднимут, дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут…
С несколькими добровольными помощниками наколол я дров, каменку растопил. В бочке из-под бензина воду вскипятили.
Пока одни солдаты мылись, другие не теряли попусту времени: стирали обмундирование, брились, подшивали подворотнички, писали домой письма.
На кустах тальника сушились портянки, белье, носовые платки.
Кравчук набросил полотенце на плечи Коли Иванова и лихо щелкал ножницами, приговаривая: «Паликмахтер Елисей, стрижка-брижка волосей».
Чурбак, на котором устроился Иванов, очень мало походил на парикмахерское кресло, но это нисколько не смущало Кравчука. Он здорово наловчился стричь, и полечка, полубокс выходили у него на славу.
Вася Шмаков помылся одним из первых. Распаренный, багровый вышел он из предбанника, держа сапоги в руках. Покосился на меня озорными своими глазами и сказал, вроде бы ни к кому не обращаясь:
— Безусловно, Сандуновские бани в Москве куда шикарней… Бассейн, мягкие диваны, буфет…
Я насторожился. Опять Шмаков на своего конька уселся, сейчас подковырки начнутся. А чего подковыривать, когда это самая обыкновенная баня по-черному. Но Шмаков — вот же белобрысый дьявол! — закончил так, как никогда я от него не ожидал:
— И все же мы довольны. Веники березовые, душистые, пара предостаточно… Учитывая полевые условия и возможности, дорогому товарищу Иванченко за старание и хлопоты от всех нас большое пионерское спасибо!
…В действующей армии жизнь непоседливая, обстановка меняется быстро и неожиданно. Трудно предугадать, что будет через день, даже через час.
Недолго довелось нашей роте ремонтировать лежневку. Как-то поздно вечером капитан Очеретяный получил распоряжение о передислокации.
Сборы у солдата короткие: вскочил и готов. Вскоре мы шагали по разбитому машинами большаку к переднему краю.
Где-то во вражеском тылу полыхало зарево пожаров. Обшаривая ночное небо, тревожно метались голубовато-молочные столбы прожекторов.
3
В глубине своих позиций немцы проложили рокадную дорогу. Рокадной называлась она потому, что шла не к фронту, а вдоль линии фронта.
По данным воздушной разведки, на той дороге были мосты. Требовалось узнать, как они охраняются, заминированы ли подступы и всякое такое прочее. Узнать для того, чтобы в нужный момент уничтожить мосты, затруднить противнику переброску войск.
Выполнить задачу поручили нескольким группам инженерной разведки. В одну из них вошли я и младший сержант Афанасий Белых.
Невысокий жилистый сибиряк, он нисколько не смахивал на ловкого, удачливого разведчика, каких обычно показывают в кинофильмах. Скуластое лицо в густых веснушках, узкие хмурые глаза. Кустистые, сросшиеся у переносицы брови. Зубы редкие, неровные. На ходу немного косолапил… Одним словом, внешность далеко не геройская. Но саперное дело Белых знал на пять с плюсом, смекалке и смелости его любой мог позавидовать. И спокойствию, осмотрительности тоже. Очертя голову Афанасий никогда не поступал.
Началась подготовка к операции. В бинокль с наблюдательной площадки на дереве и в стереотрубу изучали мы нейтралку, подходы к немецким траншеям, расположение огневых точек…
Труда мы с Белых не жалели. Помнили знаменитое суворовское: больше пота — меньше крови.
И все бы хорошо, но на затылке у меня сел здоровенный фурункул. И до того зловредный чирей, что нагнуться было больно. Куда уж там идти в разведку. Напарником Белых стал Петя Кравчук.
В назначенный день и час проводили мы ребят. Долго смотрел я им вслед. Удачи вам, хлопцы, удачи и благополучия!
Невдалеке жалобно прокурлыкали журавли. Сердце у меня почему-то сжалось. Конечно, вылазка во вражеский тыл тщательно продумывается, и все же… Не раз и не два бывал я на таких заданиях и знаю, что точно по плану редко когда получается. Предусмотреть абсолютно все невозможно, всегда остается какая-то доля риска, непредвиденных случайностей.
Между собой мы никогда об этом не говорили. Не барышни, чтобы копаться в переживаниях. Каждый выполнял свой воинский долг без громких слов и напыщенности.
…Прибыли с задания Николай Иванов, Вася Шмаков, другие ребята. Пора бы вернуться и Белых с Кравчуком, а их не слышно и не видно.
Что может быть тяжелее неизвестности, ожидания? В тот день у повара осталась добрая половина варева. Даже Шмаков наотрез отказался от добавки.
Меня грызла досада. Вот подвел проклятый чирей! Из-за него на задание не пустили. Почему-то казалось, что, будь я там, где Кравчук, все было б иначе.
В голове всевозможные мысли, предположения. Могли не управиться… Отсидятся в укромном местечке и придут. Ведь и другие иной раз задерживались.
Медленно тянулся день. Все валилось из рук, ничего не хотелось делать.
Но тут старшина Пащенко, ротный парторг, письмо принес с двумя десятками подписей. Письмо было от наших «подшефных». Неподалеку от лежневки, где мы работали, в сырых землянках, в тесноте и нужде ютились старики и малые ребятишки. Те, что к партизанам уйти не сумели. Село их каратели сожгли, и остались они без крыши над головой и без самого что ни на есть необходимого.
Горько было видеть этих горемык, шефство мы над ними взяли.
Саперы — народ мастеровой. Двери в землянках навесили, полы настлали, фанерки и куски картона стеклами заменили. Ну и хлебом помогли, сахаром, солью…
Уселись в кружок, слушаем, что люди нам написали, и как-то сразу легче стало на душе. Все же приятно, когда добрую память о тебе хранят.
Такое письмо без ответа оставить никак нельзя. Сочинили мы коллективный ответ, а там и сумерки наступили.
Прошло еще несколько томительных часов. Уже и полночь не за горами, а Белых с Кравчуком все нет и нет. Все встревожились не на шутку. Капитана Очеретяного то и дело вызывали к телефону из политотдела дивизии, из штаба полка. Мрачный, осунувшийся, он односложно отвечал: «Пока нет. Ждем».
Шмаков молча курил цигарку за цигаркой. Необычно серьезный, притихший, он часто поглядывал на светящийся циферблат своих
