с тортом вертелись катушки нового японского магнитофона, Sony. Аппарат притащили из лаборатории акустики:
– Мы наконец-то занялись делом, – усмехнулся руководитель, немногим старше Инге, и тоже доктор наук, по западным меркам, – свели диджейскую пленку для танцев…
Акустики отобрали у молодых участников симпозиума, приехавших из Европы и Америки, пластинки с хитами этого года, как выражались на западном радио:
– Мы могли поработать и со здешними приемниками, обойти заглушки – почти весело подумал Инге, – но лучше не рисковать. Здесь сотня человек, за всех не поручишься. Может быть, кто-то бегает в Комитет с доносами. Мы уедем, а ребятам здесь жить и работать… – акустики принесли на вечеринку почти трехчасовую запись танцевальной музыки:
– Это не запрещено, – Инге затянулся отцовской трубкой, – акустики могли сделать пленку в свободные часы… – опять загремела музыка:
– Who’s that, flyin up there?
Is it a bird? Noooooo
Is it a plane? Noooooooo……
Столовая весело взвыла, подтягивая певцу: «Noooooo!». Кто-то из аспирантов крикнул по-английски:
– Не птица и не самолет! Это комитетская камера слежения… – высунувшись в окно, он показал откровенный жест, – но нам наплевать на Комитет, мы свободные люди… – в руке Инге оказался запотевший стаканчик Кровавой Мэри:
– С ткемали даже вкусно, – усмехнулся Сахаров, – как говорится, голь на выдумки хитра… – Инге забрал с подоконника початую пачку «Мальборо»:
– Держите. Я вам оставлю блок, когда уеду… – щелкнула зажигалка, огонек осветил усталое лицо русского:
– У нас хорошее снабжение, – Сахаров затянулся сигаретой, – именно так принято говорить иностранным гостям. Наши кураторы, – он поморщился, – всегда проводят инструктаж перед конференциями… – Инге бросил в рот соленую оливку:
– Комитет не обращает внимания на мелкие шпильки в свой адрес… – он кивнул на давешнего аспиранта, отплясывающего с какой-то девушкой. Сахаров отозвался:
– В нашей среде они разрешают самиздат, как у нас говорят, сомнительные песни с танцами… – указав на магнитофон, он помолчал:
– Поймите, доктор Эйриксен, все это… – физик повел рукой вокруг, – позволено, пока мы делаем свою работу, бомбы и остальное… – он хмыкнул:
– Я с вами откровенен, а на инструктаже нам говорили, что вы агент британской разведки, ЦРУ и Моссада… – Инге рассмеялся:
– Разумеется, доктор Сахаров. Учитывая, что я отказываюсь от военных проектов, разведкам я должен быть особенно интересен… – он не мог попросить Сахарова узнать адрес Марты Журавлевой:
– Это вызовет подозрения, – твердо сказал себе Инге, – да и вряд ли Марту отправят в один из новых физико-математических интернатов, о которых упоминали ребята. Судя по всему, она воспитывается в семье Журавлева. Маша пропала, теперь они Марту никуда не отпустят… – Инге был почти готов пойти к самому Журавлеву:
– Тетя Марта мне такое запретила, но открылись новые обстоятельства… – он вздохнул, – я могу с ним поторговаться, воспользоваться фактом его вербовки. У меня есть копия его собственноручного согласия на работу… – копия хранилась в искусно сделанном тайнике, в саквояже Инге:
– Но я не смогу вывезти девочку из СССР, – понял он, – нельзя пороть горячку. Надо добраться до Лондона, посоветоваться с Набережной. Журавлев на хорошей должности, Марта пока в безопасности… – Сахаров отошел за выпивкой. Рок в магнитофоне сменился низким голосом главы акустической лаборатории:
– Время отдохнуть… – сказал он на бойком, но с сильным акцентом, английском языке, – с нами Элвис Пресли. Белый танец, дамы приглашают кавалеров… – Пресли сладко запел:
– Take my hand, take my whole life too
For I can’t help falling in love with you…
На Инге повеяло прохладным ароматом вербены:
– Духи Сабины, я всегда покупаю ей Sous Le Vent от Guerlain…
По черному шелку ее платья, едва касающемуся грани приличия, рассыпались блестящие пайетки звезд. Мягкая кожа сапог на шпильке открывала нежные колени. Темные волосы она уложила в высокую башню, из локонов высовывалась ракета:
– Это у нее такая заколка… – она взмахнула длинными, чудными ресницами, – Сабина тоже сделала космическую линию аксессуаров для осеннего сезона…
Комитетская подстилка, фальшивая Дора, тихо сказала: «Позвольте пригласить вас на танец, доктор Эйриксен».
Большая рука лежала на ее талии. Сквозь тонкую ткань платья Надя чувствовала тепло надежной ладони. Он немелодично насвистывал:
– As the river flows surely to the see, darling, so it goes… – Надя робко сглотнула:
– Я рада вас видеть, доктор Эйриксен. У нас идут концерты в Академгородке. Организаторы конференции попросили меня спеть на вечеринке… – днем товарищ Матвеев привез девушку в Академгородок:
– Как видите, мы обо всем позаботились… – он остановил «Волгу» у Дома Культуры, – вот ваши афиши, то есть не только ваши… – плакат сообщал о выступлении, как говорилось жирными буквами, творческой молодежи Сибири:
– Здесь вы споете русские песни… – комитетчик кивнул на афишу, – а на вечеринке не забудьте про американскую музыку. Вам хорошо удается песня из нового фильма… – выпустив в окошко машины сигаретный дым, Надя угрюмо отозвалась:
– «Завтрак у Тиффани» никогда не выйдет в советский прокат. Где бы я могла услышать песню, товарищ Матвеев? Такой репертуар вызовет подозрения… – он усмехнулся:
– Хорошо, что вы так аккуратны. Ладно, пойте народные мелодии… – он пощелкал пальцами, – английские, испанские… – Надю тоже поселили в аспирантском общежитии. За кофе на голой кухоньке товарищ Матвеев наставительно заметил:
– Встречаться с доктором Эйриксеном вы должны или здесь… – он указал на диван в скромной комнатке, – либо у него на квартире, этажом выше. Место свиданий имеет значение, не пренебрегайте правилами… – Надя предполагала, что и ее пристанище и квартиру доктора Эйриксена оборудовали скрытыми камерами:
– Комитет хочет шантажировать его фотографиями, – девушка стиснула зубы, – он женатый человек. Маэстро Авербах тоже женат, хотя со мной он не упоминал о жене, по понятным причинам… – Наде стало противно. Она напряженно думала, как предупредить ученого:
– Он не отказался от приглашения на танец, – незаметно вздохнула Надя, – но ведь он не поверит ни одному моему слову. Он понимает, что я вовсе не Дора, понимает, зачем я здесь… – она видела плохо скрытое презрение в спокойных глазах. Он носил твидовый пиджак с заплатками на локтях. Доктор Эйриксен обошелся без галстука. От крепкой шеи в расстегнутом вороте белой рубашки пахло чем-то свежим:
– Комитетчик душится сандалом, – вспомнила Надя, – и маэстро тоже. Но у него не сандал, а кедр… – танцевал он, на удивление, отменно:
– Правильно, – услышала Надя подвыпивший голос, с русским акцентом, – покажите класс, доктор Эйриксен! Физики умеют не только вычислять, мы не сухари… – Инге подмигнул давешнему аспиранту, грозившему Комитету в окно:
– Как видите, я стараюсь, коллега… – Надя спиной чувствовала на себе пристальный взгляд молодого человека:
– Комитетская тварь, как и товарищ Матвеев, то есть он доносчик на содержании Комитета. Он знает, кто я такая, надо вести себя осторожно… – днем юноша принес товарищу Матвееву список участников вечеринки:
– Ожидается больше народа, – извинился он, – но нас интересует только доктор Эйриксен. Я с ним работал последние две недели. Здесь информация, могущая вам понадобиться… – Надя получила целое досье на физика:
– Я знаю его размер обуви, – горько подумала девушка, – а духи у меня такие, как у его жены… – в досье упоминалось, что женщина пользуется ароматом от Guerlain:
– Доктор Эйриксен скучает по жене, – сказал Наде товарищ Матвеев, – вы должны постараться, милочка, залучить его в постель. Не думаю, что вас ждут затруднения… – он окинул Надю долгим взглядом, – вы у нас девушка видная… – для поездки в Академгородок Надю снабдили мини-юбками и короткими платьями:
– Потанцуйте с ним, – велел комитетчик, – он молодой мужчина, он не устоит перед вами… – Элвис Пресли на пленке сменился гремящим, завывающим роком.
