Герард почуял запах Аверил, сиянием одарённой, и Торнстон всё принюхивается украдкой к Стевии, а она тоже лунная. Должен же факт сей что-то да значить?
— Она была… такой же, как… как я? — решилась спросить Аверил. — То есть она тоже обладала… таким же даром?
— Кто? — Герард глянул удивлённо на Аверил, точно уже успел позабыть, о какой девушке упоминал только что.
— Та… девушка, чей запах привлёк тебя… до меня, — отчего-то и произнести несложную вроде фразу получилось с трудом.
На мгновение глаза стали тусклыми, серыми, словно пепел давно потухшего костра, и тут же посветлели резко, возвращаясь к цвету ясного неба.
— Не знаю… не уверен, — Герард поморщился в задумчивости и Аверил захотелось коснуться подушечками пальцев его лба, разгладить хмурые складки, пересёкшие прежде гладкую кожу. — Я встретил её много лет назад, вскоре после моего вступления в братство, в начале прошлого века… и, говоря откровенно, так и не успел узнать о ней хоть что-то. Но Иззи… Изабелла, жена моего сводного брата, любила повторять по поводу и без, что Лайали якобы служила Феа, богине иллюзий и безумия.
— Иллюзии и безумие — извечные спутники луны, а Феа их покровительница, богиня тёмной луны, — напомнила Аверил. — Так говорят на севере.
— Тогда, возможно, Иззи была не так уж и не права, — усмехнулся Герард нарочито небрежно. — В любом случае, выяснить такие подробности о Лайали уже вряд ли удастся.
— Почему?
— С той нашей короткой встречи прошло полтора века или даже больше. Да, я заметил, что Лайали владела некоей силой, возможно, это и было то самое сияние. Сейчас, по прошествии стольких лет мне трудно сказать наверняка… меня в тот момент больше волновал запах, чем что-либо другое… однако в остальном Лайали была человеком, с человеческой продолжительностью жизни. Она умерла ещё в прошлом веке.
Аверил поёжилась невольно, хотя в комнате тепло, а уж в объятиях Герарда и подавно.
Да и век нынешний уже на второй половине.
И всяко глупо ревновать к той, кто давным-давно обрела покой за гранью.
— У тебя был брат?
— Был. Александр, сводный брат по матери. В отличие от меня, ему повезло родиться с королевской кровью с обеих сторон, — Герард помолчал минуту-другую и добавил: — Моя мать была королевой Афаллии, разве Торн не рассказывал тебе об этом?
Аверил снова приподнялась, высвобождаясь из объятий, отрицательно качнула головой.
— Нет… только сказал, что твоя мать высокого рода, да шутил иногда по поводу принцев и принцесс.
— Что ж… я родился первым сыном в королевской семье, но поскольку, как нетрудно догадаться, моим отцом был вовсе не король, а неизвестное существо с возможностями, превышающими обычные человеческие, то на законном основании претендовать на трон я не мог. Меня нашёл орден, подстроил для всего мира трагическую гибель юного наследного принца Георга, и я вступил в братство и отринул прежнее имя, взяв новое. Вот и вся история, — и вторая усмешка, неестественнее, беззаботнее предыдущей.
Смутившись вдруг, Аверил соскользнула с кровати, расправила юбки.
— Аверил? — Герард сел, настороженно за девушкой наблюдая. — Что случилось? Я тебя напугал?
— Вовсе нет. Ты же не возражаешь, если я пойду к себе и… переоденусь?
Неудобно ведь. Неприятно. И просто неловко.
— Да, конечно, иди. Можешь не спрашивать, ты вольна сама решать, куда хочешь пойти… но с этой ночи спать ты будешь здесь, в моей комнате, хорошо? И вещи твои сюда перенесём.
Аверил кивнула — и как тут возразишь-то? — и поскорее за дверь выскользнула. Миновала коридор, вошла в свою спальню и вздрогнула, увидев Стевию, замершую подле окна. Горничная обернулась к Аверил, махнула рукой, жестом веля створку закрыть, и шагнула навстречу.
— Он его всё-таки забрал? — спросила шёпотом, глядя на Аверил одновременно и с сочувствием дружеским, и с ужасом едва ли не священным, и с возмущением глубоким, с каким обычно на Торнстона смотрела.
— Кто и что забрал? — растерялась Аверил.
— Проклятый, который приехал, — пояснила Стевия нетерпеливо. — Он забрал его, твоё благословение госпожи.
— Какой… госпожи?
Хотелось платье переменить, а прежде в ванную зайти. И в помощи камеристки в этой ситуации Аверил не нуждалась, сама справится. Ещё необходимо Герарду завтрак — или уже обед? — приготовить и принести, чтобы он поел как следует…
— Серебряной госпожи, разве ты не знаешь о ней?
— Нет…
— Но я думала… — Стевия внезапно растерялась не меньше Аверил, побледнела. — Думала, ты из северного храма Серебряной, из Индарии… и что тебя похитили оттуда и привезли сюда против воли…
Торнстон ничего о происхождении Аверил не рассказывал, не упоминал никогда вслух, кто она и где жила прежде, кем была и кем едва не стала — да и кто о таких вещах в присутствии прислуги говорит? Уж может, Аверил и не быть настоящей леди и хозяйкой, умеющей большим домом да слугами управлять, но ей известно не понаслышке, что сплетни разлетаются что пушистые белые головки одуванчиков летом и разрастаются хуже сорняков, людей в чудовищ превращая.
— Я простая деревенская девушка, из Тарийского княжества родом, — заметила Аверил осторожно.
— Не из храма?
— Нет.
— Но ты лунная, я сама видела.
Должно быть, подметила, когда Аверил — из любопытства да со скуки, не иначе, — сияние призывала в попытке понять, как дар её устроен, что может, кроме как возникать неконтролируемо при сильном испуге. У проклятых тоже сила волшебная есть, и они управляют ею, дар подчиняется хозяину, а не наоборот, и Аверил даже подумалось мимолётно, что и она бы так смогла, чтоб сияние себе на благо использовать. Поразмыслила и отмахнулась от идеи — к чему возню с даром разводить, ежели всё равно исчезнет вскорости? Не научилась раньше, а теперь и не надо уже.
— Ты тоже, — напомнила Аверил.
— Заметила? — Стевия погрустнела вдруг и на руки свои посмотрела. — Он у меня от бабушки… родители давно умерли, и меня вырастила бабушка. Она мне и о сиянии рассказала, и о Серебряной госпоже, и о храмах, где ей служат.
— Храмах? Моя мама говорила, что есть один храм, на севере, в Индарии…
— И ещё на юге, в Феоссии. Только у меня нет денег, чтобы поехать ни на юг, ни на север. Бабушка тоже умерла несколько лет назад и меня взяла к себе тётушка Анна. Она добрая женщина, но… ей не терпится меня поскорее замуж выдать, и чтобы я жила своим домом, а я не хочу! — с неожиданным жаром воскликнула Стевия, непокорным движением вскинув голову. — Не хочу лишаться сияния из-за того, что общество полагает, будто у честной женщины одно-единственное предназначение в жизни. Не хочу отдавать благословение богини какому-то мужлану, который попыхтит на мне пять минут, получит своё и захрапит, позабыв обо мне до утра. Не хочу быть за мужем! Я — сама по себе, сама себе хозяйка! Поэтому я работаю и коплю деньги, чтобы уехать в храм и служить богине и высшим целям, а не горбатиться на благо супруга, до самой смерти обслуживая его, его дом и его отпрысков.
