их интересуют только подробности.
— И все же, какой вуз вы одолели?
— Самый заурядный. Менделавочку, слышали про такой?
— Моя школа была напротив. Сто семьдесят четвертая.
— Действительно, напротив какая-то школа. Смешно.
— А какая специальность?
Она не заметила, как к столу подошел высокий мужчина, одетый с тем дорогим шиком, который понятен даже непосвященным.
— Какая встреча! Саня, ты ли это? С приездом.
— Салют.
Ударили ладонью о ладонь в лучших традициях «голливудских менов».
— Как живешь? Вот ведь, чем черт не шутит, зашел на лан-чевку и… Не виделись сто лет! Можно к вам?
— Ты займи пока столик, мы вот тут посидим немного, и я готов к воспоминаниям, хоть до утра.
Пришматненный, кивнув ей на прощанье гардемаринским наклоном головы, отчалил к свободному столу, а Саша, не испытав, по-видимому, бурных чувств, сказал деловито:
— Вам что надо? Вам надо определить пространство, в которое вы выходите или которое пересекает вас. Но вы вот что скажите: как долго он находился в состоянии клинической смерти?
— Около четырех-пяти часов.
— Интересно… Как жаль, что мы не можем быть вместе… как жаль… но никому не дано сделать бывшее небывшим. Я отработаю для вас программу, но прийти в спецкорпус вы сможете два, от силы три раза ночью. У них есть ночные сеансы. Я скажу когда, а до этого поглядим вместе порнуху, придется вам потерпеть мое присутствие… Извините, что не смогу вас проводить. Видите, дружок мятежной юности возник. Когда я был молод и ходил в плаще, подбитом синим шелком, помните Митеньку Бальзаминова? Белые ночи, пухлогубые подруги…
— Вы правда составите программу?
— Правда, моя милая, несчастливая, любимая женщина. Правда. И денег дам вам на эту экскурсию в Юнайтед Стэйтс, я ведь знаю, что у вас на книжке две тысячи и двести — компенсация. Когда люди сидят вместе среди такого множества приборов — секретов нет.
— Мне не надо… Я еще не решила.
— Я решил. Отдадите, когда прославитесь. Не обманете меня, возьмете в соавторы?
Почудилась издевка. Встала.
— До завтра.
— До завтра, когда я вручу вам небольшой пакет. В нем будут лежать… сколько? Пять, десять тысяч?
— Вы что, сошли с ума?
— Наверное.
«Изгнание из рая, — думала она, идя меж столами, — изгнание из рая. Но где я видела это худое лицо, этот остановившийся взгляд?»
Мужчина за столиком у двери нежно ворковал со своей шикарной спутницей. Глянул равнодушно: просто движущийся предмет.
— Ирина… — Саша задержал руки на ее плечах, подав шубу. — Самым правильным и естественным было бы встретиться нам сегодня вечером и не расставаться до… утра. Но этот город он… он для распутства, для всеобъемлющего б…ства, и я человек пропащий, а вот и наши!
— Как ты посмел, тварь, меня не предупредить, что будет облава! — заорала, хлопнув входной дверью, раскрашенная дева рая в песцовой шубе до пят.
Вопль относился к сидящему в кресле под фальшивым бронзовым бра капитану милиции.
— Да тише ты, — капитан вскочил, загородил ее мощными плечами, — я же не знал.
— Я вижу, в злачных местах милиционера покупают как швейцара.
— А он и есть швейцар-вышибала по совместительству, — спокойно подтвердил Саша.
Он вышел за нею в промозглый холод улицы.
— Идите, а то простудитесь.
— Неохота. Ох как неохота. Вы сейчас куда?
— На Черную речку.
— Телефон?
Она назвала телефон.
— А вдруг случится чудо и этот день будет незабываемым?
— Идите. Ваш друг вас ждет.
— Да на х… он мне нужен!
Только сейчас она поняла, как сильно он пьян.
* * *
Чтоб не путать даму, предложил встретиться в центре. Ну, скажем, на Невском, возле нового, недавно открытого валютного ресторана.
— Зачем же «возле»? — сказала она насмешливо. — Давайте внутри. Кофе, пирожное — я угощаю. У меня там знакомый официант есть, берет по курсу.
— Смею предположить, что у вас там все официанты знакомые и швейцар тоже.
— Вот и договорились. Жду в тринадцать ноль-ноль.
«В конце концов, пусть покуражится в знакомой обстановке. Чем увереннее будет себя чувствовать, тем наглее разговаривать. И, значит, больше расколется».
Герман Васильевич побрился в туалете, парируя шуточки забегающих по нужде коллег. Парировал удачно, потому что настроение было отличное: утренний звонок Харитона означал, что начальство решило «двинуть» его. Ведь не дурак же он, чтобы поверить в порыв благодетельствования у Харитона. Нет, не дурак. Всеми фибрами ощущал, что положение его сейчас здесь, в этом доме, было самым привлекательным и обещало стать еще интереснее.
«Черт! Не с кем не то чтобы радостью поделиться, делиться ни с кем нельзя. А вот разделить как следует… со студенточками этими из театрального, приятельницами Почасовика… зря отказался телефончик его тайного убежища взять. Бедный Почасовик, сам виноват, сам и эпитимью наложил».
— Давайте все сначала. Ваш муж выехал с хутора примерно в двадцать часов. В этот день он пил?
— Совсем немного.
— А обычно много?
— Нормально.
— Я не знаю, что значит для вас нормально.
— Обычно полстакана виски на ночь и немного днем.
— Вы тоже полстакана на ночь?
— Я тоже.
— Пур ля мур?
— Пур ля мур.
— Ему никто не звонил? Он звонил кому-нибудь? Ведь на хуторе есть телефон.
— Обычные звонки. Мама звонила, друзья.
— Какие друзья?
— Ну я не помню. Что-то связанное с ремонтом машины, что-то с кассетами.
— Вы мне вот что скажите, — задумчиво, нараспев произнес Герман Васильевич, — на какие средства так шикарно живете… жили…
— Разве шикарно?
— Ну а как же? Пьете вы виски, курите «Мальборо», одеты не из ДЛТ. На это все нужны большие деньги.
«Вот и не заметил, как выросло новое поколение шикарных б…ей. Уровень холености не уступает западным стандартам. И при этом умна, образованна и смела, смела… Не тварь дрожащая… Валютчика своего не то чтобы любила… нет, но привязана была, иначе рожать бы от него не стала. Тут вот что нужно понять… Ведь не для праведной жизни родила… такие назад не возвращаются… родила, чтобы с этим вопросом покончить, потому что впереди ждут большие дела. Он ей доверял, это ясно… Закручивался большой бизнес, уставной капитал — ее мозги, его энергия… Хорошо бы с ней переспать… предназначенная Почасовику упаковочка пригодится… финский спидок как-то ни к чему…»
— Почему вас уволили из «Интуриста»?
— Я уволилась сама.
— Сами подали заявление, но вас заставили. Проституция? Сигарета чуть дрогнула, но голубые глаза-молнии смотрели прямо и твердо.
— Что вы меня спрашиваете, узнайте сами.
— Не хочу. И еще такая деталь: не думаю, чтобы вы были заинтересованы узнать истину о гибели вашего мужа, не думаю. Более того, думаю, что вы ее знаете, в общих чертах.
— Мой муж разбился. Заснул
