Не успели с женой толком опомниться, как состарились, и теперь… Варикоз, простатит, гипертония, диабет, камни почти везде, во всех органах, нет их разве что в сердце, лёгких и селезёнке, да и то, потому, что их там быть не может; пародонтит, вставные зубы, как следствие язва желудка. Думаете, это всё? Чтобы перечислить все болезни, уйдёт уйма времени, да только кому это интересно! Детей не видели года три, если не больше, внуки и не звонят… Никому не нужны на старости лет, вот что обидно! Нет, не надо вовсе никаких денег от них, никакой помощи – всю жизнь сами обходились – хочется хоть какого-нибудь внимания…
Иван Порфирьевич с трудом перевернулся на другой бок. Здоровья совсем не стало… Жена спит на другой кровати – вместе спать невмоготу, да и самое интересное, нет смысла – когда ЭТО было в последний раз, вспомнить-то страшно, оттого, что …очень давно, словом.
Иван Порфирьевич покосился на сопящую, на соседней кровати жену. Лучше бы им спать в разных комнатах, меньше нервов, да и сон спокойнее. Но и это не самое главное. Главное заключается в том, что потерян смысл жизни, окончательно и бесповоротно, просто незачем и не для кого стало жить… «Не живём, а доживаем»,– подумал старик, усмехаясь, в седые усы. Раньше был смысл, а теперь… Чувствуешь себя полной развалиной, биологическим организмом, заметьте, никому не нужным.
«Хоть бы денёк пожить здоровым человеком, уж не до хорошего…»
С этими мыслями, Иван Порфирьевич уснул, уснул не сном здорового мужчины, который, устав от трудового дня засыпает, едва коснувшись подушки, нет, он просто задремал неглубоким сном пожилого, очень больного человека.
Снилась ему всякая ерунда, не стоящая внимания— товаро-закупочная база, куда его в своё время устроили «по блату», где он на протяжении многих лет таскал мешки, ящики и коробки. Сон был так себе, без особых событий, ничего стоящего. После этого приснилась рыбалка. Поймал старик Золотую Рыбку. Рыбка почему-то, твёрдо обещала исполнить не три, а только одно желание. Иван Порфирьевич, так и не решил, что ему нужнее, и, не реализовав желание, проснулся.
Проснувшись, Иван Порфирьевич посмотрел на часы и удивился. Против своего обыкновения, он проснулся не в пять утра, как обычно, а аж в десять. «Надо же, за всю ночь ни разу в туалет не сбегал,– очень удивился старик, помня о своём простатите. Чудеса, да и только».
Иван Порфирьевич, блаженно потянувшись, слегка хрустнул суставами, не ощутив никакой боли. Несказанно удивившись этому обстоятельству, он резко, против обычного, поднялся и сел на кровати.
«Так, значит, бриться, умываться и завтракать. Нечего валяться до обеда, нужно просыпаться пораньше, с петухами, и радоваться жизни, которая, помимо того, что прекрасна и удивительна, ещё и досадно коротка».
Иван Порфирьевич не только удивился сказанному, даже испугался за себя – никогда он не изъяснялся так вычурно. Он, человек простой, жизнь его прошла просто и незатейливо, он бывший грузчик, а не, прости господи, журналист какой-нибудь, или телеведущий Андрей Малахов.
Энергично вскочив с кровати, Иван Порфирьевич направился в ванную. По дороге, почувствовав просто одурманивающие запахи, доносящиеся с кухни, решил поинтересоваться у жены, что это такое интересное она приготовила. Что-что, а готовить Юлия Харлампиевна умела! А вот сегодня, готовилась какая-то фантастически вкусная выпечка, которая, правда, Ивану Порфирьевичу была строго противопоказана по причине сахарного диабета и язвы. Старик решил сделать исключение и съесть пару булочек, или чего-то ещё – он не знал ещё, чего именно. Надо отдать должное жене – она готовила подобное редко, чтобы не искушать мужа блюдами, которые были ему не рекомендованы.
Иван Порфирьевич открыл дверь и вошёл в кухню. Юлия Харлампиевна стояла, нагнувшись у плиты, закладывая в духовку очередную порцию плюшек. Иван Порфирьевич пристально рассматривал мощный зад супруги, чего не делал уже много лет, не совсем понимая, для чего он это делает сегодня. Внезапно, что-то зашевелилось в домашних брюках, смутно напоминая те ощущения, которые были у него (а были ли когда-нибудь вообще?) лет…да чёрт его знает, сколько лет тому назад, это «что-то» вдруг выпрямилось, демонстрируя своему хозяину силу и мощь.
– М-да,– пробормотал старик.
– Ты, Порфирьевич, сильно-то не облизывайся, нельзя тебе мучного-то. А готовлю я сегодня это только потому, что скоро племянница моя приедет в гости…
– Какая племянница? – спросил Иван Порфирьевич, не сводя плотоядного взгляда с туго обтянутого стареньким ситцевым халатом зада супруги, попутно вспоминая, что она ещё и обладательница груди шестого номера, на которую, собственно, он и повёлся пятьдесят с лишним лет тому назад.
– Ты что, старый, совсем память потерял? Света, та, что тебе глю…глюк…как его…ну, этот, который кровь меряет…
– Глюкометр, деревня,– покачал с укоризной старик, вспомнив, что не сделал утреннюю инъекцию инсулина. – Успею…
– Чего ты там бурчишь? – поинтересовалась супруга.
– Да так, ничего, просто, – Иван Порфирьевич подхватил жену на руки и понёс на диван.
– Ты чего, Ваня?! У тебя ж суставы, да и давление… и… всё остальное…
Последнее слово Юлия Харлампиевна произнесла уже, а меньшей уверенностью, поскольку её престарелый и больной супруг, повалив жену на кухонный диван, обрывая пуговицы, с треском сдирал с неё халат. Отлетел в сторону огромный льняной бюстгальтер, обнажив совсем не миниатюрную грудь; огромные трусы уже валялись на полу.
– О-о-о! – почти заорала Юлия Харлампиевна, закатив глаза.
Минут через тридцать, довольный и удовлетворённый происшедшим, оттянувшись по полной программе за бездарно прожитые годы (примерно тридцать лет), Иван (теперь, пожалуй, можно обойтись и без отчества) встал с дивана. Потрепав фамильярно Юлию Харлампиевну по обнажённому заду, которая тихо стонала, сражённая фактором неожиданности, а также серией оргазмов; в один присест, съев три плюшки сказал:
– Юлька, хорошо хоть булки не успела в духовку поставить, а то бы пожарных пришлось вызывать.
Юлия Харлампиевна произнесла с трудом:
– А я уж думала, что всё, так и помру…а тут…
Иван, довольный собой, ушёл в ванную, бриться. Весело напевая:
Не нужен мне берег турецкий
И Африка мне не нужна!—
Иван намылил щёки и тщательно побрился на два раза. Окатив лицо холодной водой, он потянулся за флаконом туалетной воды. Освежиться он сумел только через пару минут, да и то, машинально, не осознавая толком, что он делает. Вы спросите, почему? А вот доживите до восьмого десятка, а
потом, посмотрев на своё отражение в зеркале, попробуйте не удивиться, увидев там лицо цветущего тридцатипятилетнего мужчины!
Пшикнув раз десять из флакона на лицо, он пару раз попал в глаза – таково было его изумление, да какое там изумление – шок! На кухне он так сильно не был удивлён, когда повёл себя, как дворовый кобель, одурманенный течкой у пробегающей мимо сучки,– хотя было чему удивляться!
