Нянька отвернута спиной и не видит, как сложно мне удается сохранять спокойствие.
- Богдан Александрович, я хочу попросить у вас денег… Взаймы…
Конечно. В принципе я не удивлен. Нянька прочитала договор, еще раз убедившись в своей правоте, неотъемлемым участием в зачатии Александры. Родстве.
Будто трезвею, прячу руки за поясницу, медленно подхожу и становлюсь рядом. Сверху вниз наблюдаю, как шантажистка мастерски разыгрывает драму. И у нее неплохо получается даже слезы давить не нужно, сами катятся. Талант. Позже я обязательно поаплодирую Майской.
- Сколько?
- Много, очень много.
- Конкретнее.
Начинаю откровенно вскипать. Был бы мужик на месте няньки, давно разорвал.
Валерия молча берет из подставки шариковую ручку, блокнот. Капает слезами на бумагу и рисует довольно внушительную сумму. Ухмыляюсь. Во столько ты оценила нашу с тобой дочь, Валерия Михайловна?
- Я… я отработаю. Сделаю все, что прикажите, мои родители…
- Не стоит оправдываться. Неинтересно. - У меня трясутся руки от напряжения. Взятый со столешницы айфон едва не вываливается из пальцев. – Плачу? в два раза больше, но есть одно условие.
- На все согласна!
Визжит и тут же сдавливает себя Валерия, закусывая ладонь словно кляп. Дрожит не меньше моего. Мошенница. Она танцевала для меня и хотела соблазнить. Зачем? Ради того, чтобы ночью явиться и попросить денег? Нахожу номер Майской и перевожу на карту сумму, как и обещал, после тянусь к ее лицу и вытираю жаркие слезы.
- Ты уедешь из моего дома. Немедленно. Собирай вещи и выметайся, прямо сейчас.
- Но, как же, Богдан Александрович? Я буду работать бесплатно, сколько положено.
- Вон! Пошла вон!..
Ору. Грубо. Еще сильнее пугаю няньку, и она шарахается от меня как от огня. Ревет, воет. Краснеет от собственной истерики, но пятится. Горбится, обнимает себя руками и стыдливо опускает голову, как побитая собака. Еле шевелит ногами, меня кромсает, ничего не говоря, наизнанку выворачивает.
- …Быстрее!
С трудом выжимаю из себя, и девушка ускоряет шаг.
- Простите, поймите. У меня безвыходная ситуация, мои родители старики…
Уже на пороге бормочет, но я плохо воспринимаю информацию. Сквозь затуманенную пелену вижу, как нянька укладывает ладонь на дверную ручку, и мой рассудок крошится вдрызг:
- Стоять!
Я больше не принадлежу себе, как под гипнозом срываюсь, настигаю Валерию, хватаю, отталкиваю обратно в кабинет. Околдовано запираю дверь на ключ, а когда разворачиваюсь, бледная, растерянная Валерия, обледенело замерла там, где я ее оставил. Смотрит большими кукольными глазами, приоткрыв рот.
А мне еще жарче. Застегнутая на все пуговицы рубашка сковывает, душит. Нервно сдираю пуговицы из петель, возвращаюсь к няньке, обхватываю ее руками за плечи и тащу к столу.
- Что вы делаете?!
Мне нечего ответить, теряю дар речи. Забываю, как говорить. Валерия тихонько взвизгивает, когда я исступленно швыряю со столешницы все -бумаги, ноутбук, органайзер. Тяжело дышу, оборачиваюсь к няньке, а она закрыла глаза и шепотом молится. На полном серьезе.
Плевать, я позволяю себе коснуться Валерии ниже талии, подхватить на руки и усадить на стол. Цепенею, считывая в глазах няньки восхищение на грани ужаса. Она меня боится и одновременно сгорает.
Рывком подтягиваю к себе ближе. В моих чувствах, мыслях, теле начинается процесс, который уже необратим. Нещадно давлю на хрупкие позвонки Валерии, заставляя прогнуться для меня. Втягиваю ее аромат, легкий, весенний, цветочный и в эту ночь я выжил из ума окончательно.
Нарошечная пижама няньки трещит, не выдерживая моего натиска. От прикосновений бледная кожа няньки отогревается и, разгоняя кровь, вспыхивает на глазах. Звон металлической бляшки моего ремня, точно кнутом хлещет по коже Валерии, опаляя красными пятнами возбуждения и трепета.
Она чуть приоткрывает губы, хочет что-то сказать. Рвано дышу, хватаю ее за шею, заглушаю поцелуем попытки на возражения, оправдания, лжи. Только не сейчас. Сдвигаю няньку на самый край стола. И она снова кусает губы, закрывает глаза, а я… впрочем…
- Богдан Александрович… так нельзя…Богдан… господи, нет… ах…!
- Обними меня крепче, Валерия...
Лера.
Когда Богдан осипшим голосом стонет и отстраняется, свожу дрожащие ноги, продолжаю сидеть на столе. Онемела, с замиранием наблюдаю, как Царёв поправляет свои брюки, боюсь пошелохнуться. Тело до сих пор охвачено сладкой вибрацией, по спине стекают капельки пота и щекочут.
Что мы наделали…
Богдан застегивает ремень и смотрит на меня исподлобья, нет его глаза вовсе не суровые, как прежде. Скорее удовлетворенные. Сытые.
А я будто умерла, отдала всю себя без остатка, позволила Богдану выпить из меня душу, а пустоту заполнить собой. Отвожу взгляд и с ужасом замечаю на полу испорченную пижаму. В лоскуты разодрал. Жестко растерзал, словно вымещал на ткани то, о чем молчит.
- Валерия…
Щелкает возле носа, заставляя очнуться. Я не знаю теперь, как преподносить себя рядом с Царёвым, в голове ни одной светлой идеи. Опустошена. Стиснув зубы, стыдливо прикрываюсь и соскальзываю с гладкой поверхности стола. Наутро в кабинет следует вызвать уборщицу, чтобы смыла остатки порока.
А Богдан все еще смотрит. Неотрывно. Он снимает с себя рубашку и накидывает мне сверху на плечи. Пижаме теперь место в мусорке.
- Я куплю тебе новую.
- Не нужно… у меня есть запасная… - шепчу и от волнения приседаю в реверансе. – Извините.
Всё. На цыпочках обхожу Богдана, у выхода из кабинета почти бегу, лишь бы поскорее спрятаться.
Если на секунду забыть стереотипные мнения, то не раскаиваюсь. Фигушки. Сегодня ночью я видела небо в алмазах. Без преувеличения. Я чувствовала себя по-настоящему желанной и отвечала тем же.
Но сейчас мне лучше убраться, судя по неоднозначной реакции Богдана после случившегося. Прошмыгиваю в коридор, оглядевшись, суетливо перебираю ногами к лестнице. Я слышу четкие, уверенные шаги за спиной и прибавляю темп.
Тяжелая рука Богдана раскаленным обручем захватывает мою талию. Невозмутимый Царёв двигается рядом, полностью одобряя маршрут. Останавливаемся напротив моей двери.
- Вы хотите войти?
- Я хочу остаться с тобой.
Не дожидаясь ответа, Царёв толкает створку и напором тела заставляет шагнуть внутрь. Не включая свет, он валит меня на разобранную кровать. Вынуждая снова испытать то, что было между нами в кабинете.
Долго и яростно. До мокрой смятой постели… боже, как она скрипит... До моего изнеможения и мольбы прекратить. До влажных волос на голове как после душа, сорванного хрипа Царёва. И не осталось больше места на теле, которое не приласкал Богдан.
