слишком быстро, чтобы успеть прочитать. И внезапно напор увеличивается ещё больше:
Звук современного радио ощущение поздней ночи С ВКЛЮЧЁННЫМ РАДИО у нас есть звук современного одиночества когда холодно снаружи С ВКЛЮЧЁННЫМ РАДИО вот звук Массачусетса когда внезапно полиция С ВКЛЮЧЁННЫМ РАДИО потому что на 128-м шоссе темно и одиноко С ВКЛЮЧЁННЫМ РАДИО мне одиноко в холоде и одиноко С ВКЛЮЧЁННЫМ РАДИО мне одиноко в холоде и одиноко С ВКЛЮЧЁННЫМ РАДИО мне одиноко в холоде и при неоновом свете С ВКЛЮЧЁННЫМ РАДИО я чувствую себя живым и влюблённым ощущаю себя живым С ВКЛЮЧЁННЫМ РАДИО я переживаю великолепную современную любовь я ощущаю великолепную современную жизнь С ВКЛЮЧЁННЫМ РАДИО я переживаю великолепные ощущения от современного неонового света современного Бостона С ВКЛЮЧЁННЫМ РАДИО современный звук современный неоновый свет всё современно вдоль и поперёк С ВКЛЮЧЁННЫМ РАДИО в самом деле дорожный бегун раз в самом деле дорожный бегун два С ВКЛЮЧЁННЫМ РАДИО отличный дорожный бегун направляется домой С ВКЛЮЧЁННЫМ РАДИО давай домой дорожный бегун давай домой14
Посреди полнейшего неистовства он сбавляет скорость. Возвращается в обычный рок-н-ролльный рисунок, и это похоже на жестокое пробуждение от сна: «Погнали, парни, ⁄ Отвезём его домой ⁄ Погнали». — И группа снова даёт газу, дважды, трижды, четырежды:
That’s right! Again! Bye Bye!
Sex Pistols
Sex Pistols никогда не забирались так далеко. Джонни Роттен пробежался по мелодии как по трещине на асфальте, чтобы перебить спину своей матери[29]: он наступил на неё и побежал дальше. Он обратился к группе с вопросом: «Блин, а мы знаем ещё какие-то песни, чтобы сыграть?»
У “Johnny В. Goode”
У “Johnny В. Goode” было лучшее вступление во всём рок-н-ролле, но Sex Pistols не смогли его сыграть. У “Road Runner” была лучшая концовка, но Sex Pistols не надо было её играть — им следовало проглотить её. Что Джонатан Ричман сделал со словами, Sex Pistols сделали со звуком.
В заданном ритме они обнаружили разрушительный импульс, разоблачающий все ожидания, делая всё предшествующее — будь то “Heroin” 1967 года от The Velvet Underground, “No Fun” 1969-го от The Stooges, “Human Being” 1974-го от The New York Dolls или даже “Trout Mask Replica”, альбом Капитана Бычье Сердце 1969 года, даже “Road Runner” — каким-то рациональным: спланированным и осуществлённым. Звук Sex Pistols был иррационален — в качестве звука это казалось бесполезным, ни для чего, направленным только на разрушение, и вот потому он был новым звуком, вот потому подвёл черту под всем, что ему предшествовало, — как Элвис Пресли в 1954-м, как The Beatles в 1963-м, — хотя не было ничего легче и ничего невозможнее, чем вымарать эти строчки кляксой примечаний.
Многие люди — поклонники Чака Берри, The Beatles, Джеймса Тейлора, The Velvet Underground, Led Zeppelin, The Who, Рода Стюарта или The Rolling Stones — вообще не считали это за музыку или даже за рок-н-ролл; лишь единицы были уверены, что это самое восхитительное из всего, что они слышали. «Это было моё самое первое рок-н-ролльное восхищение, — рассказывал в 1986 году Пол Вестерберг из The Replacements (спустя десять лет об этом по-прежнему стоило говорить). — Sex Pistols заставляли почувствовать себя их знакомыми, они не ставили себя выше. Было абсолютно ясно, что они не понимали, что делали, и им на это наплевать. В то время я играл на гитаре гораздо лучше. Я сидел и разучивал гаммы, полный набор. Выучил все соляки с пластинки Allman Brothers “At Fillmore East”. Я ставил пластинку и переключал проигрыватель на 16 оборотов, чтобы лучше разобрать гитарные партии. Но тут появились Sex Pistols и заявили: “Тебе ничего этого не нужно. Просто играй”». То, что сказал Вестерберг, могли повторить многие другие люди — описывая, что теперь они могли себе позволить играть и что могли позволить себе слушать.
Музыкальный бизнес не был уничтожен. Общество не пришло в упадок, и новый мир не настал. Если, как написал Дэйв Марш, панк «был попыткой уничтожения иерархии, правящей в роке, — уничтожения всякой иерархии вообще и навсегда», то этого не произошло. Можно было по-прежнему включать радио с уверенностью, что на большинстве станций услышишь “Behind Blue Eyes”, “Stairway to Heaven” и “Maggie May”, — испугавшись панка, радиостанции крутили всё это пуще прежнего. Но спустя всего несколько лет более пятнадцати тысяч групп записали свои пластинки. Они были безрассудно уверены, что кто-то заинтересуется их звучанием или тем, что они хотят сказать, что они сами по себе могут быть интересны. Некоторые из них стремились к славе и деньгам, некоторые нет; другие прежде всего искали возможности выразить себя или даже изменить мир.
Крошечные независимые лейблы, многие из которых состояли всего-навсего из почтового абонентского ящика и фирменного бланка, росли как грибы. «Вдруг стало ясно, что возможно всё» — гласила аннотация к “Streets”, сборнику первых британских панк-синглов. Это был нарастающий гул неслыханных ранее голосов в геополитике популярной культуры — гул голосов, которые на время сделали нелепое выражение «геополитика популярной культуры» естественной вещью.
The Adverts
The Adverts с песней “One Chord Wonders” занимают место прямо на грани панк-мгновения. Sex Pistols расчистили территорию — выжгли её. Не осталось ничего, кроме города, в котором как будто ничего не произошло, в центре города куча тлеющего мусора, и посреди видна деревянная табличка, за пеленой дыма кажущаяся не то объявлением о сдаче в аренду, не то уведомлением о конфискации: трудно понять, то ли написано “FREE STREET”, то ли “FIRE SALE”[30].
Люди, двигающиеся по кругу в пустом пространстве, не знают, что делать дальше. Они не знают, что сказать; всё, о чём они привыкли говорить, было высмеяно как глупости, когда их устаревшие слова возникают в глотках. Их рты полны желчи, их затягивает в вакуум, но они держатся. «Розанов отлично ответил на вопрос, что такое нигилизм», — писал ситуационист Рауль Ванейгем в 1967 году в “Traité de savoir-vivre à l’usage des jeunes générations” («Трактат об умении жить для молодых поколений», известный в переводе как «Революция повседневной жизни»). «Представление окончилось. Публика встала. Пора одевать шубы и возвращаться домой. Оглянулись. Но ни шуб, ни домов не оказалось»15. Вот где оказались эти люди.
Девушка и три парня делают первые шаги. Они вступают на обгоревшую землю словно двухлетние дети, ступающие на траву с привычного бетона — не поранятся ли? Чувствуя мягкость травы под ногами, они бегут, и на бегу ими овладевает двойная фантазия: толпа улыбается им, возбуждается, присоединяется к ним,
