Когда же, в соответствии с решением Временного правительства, 7 июля был подписан ордер на арест В. И. Ленина и Г. Е. Зиновьева, Петроградское контрразведывательное отделение взяло на себя инициативу по их розыску и задержанию. На границу с Финляндией — единственный путь, которым могли уйти из России руководители большевистской партии, — Никитин направил 40 сотрудников контрразведки, а П. А. Кавторадзе, помощник начальника Центрального бюро, прибыл с сотней казаков для усиления охраны границы на станцию Белоостров.
«Офицер, отправлявшийся в Териоки[48] с надеждой поймать Ленина, меня спрашивает, желаю ли я получить этого господина в цельном виде или в разобранном… — вспоминал главный начальник войск Петроградского округа генерал-майор П. А. Половцов. — Отвечаю с улыбкой, что арестованные очень часто делают попытки к побегу»[49].
Зря улыбался генерал! Хотя просчитано все было правильно, но «не служившим по политическому розыску» новым контрразведчикам не хватило оперативного мастерства: Ленин и Зиновьев не бросились за границу напрямую, а добрались до станции Разлив и поселились в легендарном шалаше на берегу небольшого озера, никем не тревожимые. Три недели спустя, когда на границе поутихло, «вождь мирового пролетариата» перебрался в Финляндию.
И все-таки активная работа контрразведки в сложной обстановке, сложившейся в Петрограде, обнадеживала военное руководство. 7 июля полковник Ю. Н. Плющевский-Плющик, исправляющий должность 2-го генерал-квартирмейстера штаба Верховного главнокомандующего, телеграфировал генерал-квартирмейстерам штабов фронтов, что контрразведке «пора проявить свою деятельность» и проверить связи с германской разведкой «наиболее активных и крайних агитаторов». «Все искусство контрразведывательных органов должно быть направлено к установлению черты, — писал он, — где кончается идея и где начинается подкуп и германские деньги».
Но, как было сказано, подавляющее большинство КРО «реально дееспособными» в то время не являлись. Скорее всего поэтому, а может, по причине собственных политических симпатий, неизбежных в то более чем политизированное время, или вообще из боязни «оказаться крайними», — большинство руководителей фронтовых и армейских отделений контрразведки потребовали дополнительных разъяснений и распоряжений. Очевидно, не желая «подставляться», начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал-лейтенант А. С. Лу-комский дал письменное разъяснение, что требование Плющевского-Плющика «не имело целью включить политику в круг ведения контрразведывательной службы», но что «контрразведка не должна упускать из своего наблюдения такой род политики, который может нанести непоправимый вред государству». Попробуй проведи тут четкую грань! Послание генерал заканчивал словами: «Бездействие не только недопустимо, но и преступно». Однако действовать никто особенно не спешил — хотя бы и потому, что непонятно было, куда именно надо направить свои усилия. В России, как известно, наказывают не бездельников, а тех, кто работает и может ошибиться.
Наконец инициативу проявил начальник контрразведывательного отделения Северного фронта В. Чернышев, который 1 августа направил письма руководителям контрразведок 5-й и 12-й армий. «Целый ряд сведений указывает на то, что немцы, помимо узких шпионских задач, дают своим агентам задачи по дезорганизации государства и прежде всего его оплота — армии… — писал он. — Мною получены (случайно, к сожалению) сведения, что в дополненных маршевыми ротами воинских частях оказываются иногда люди, не имеющие, по проверке, документальных оснований, люди, что называется, “без роду, без племени”. Иногда такое лицо, обжившись несколько в части, начинает агитацию, направленную или к неповиновению, или к сепаратному миру, словом, видимо, преследующую цель — дезорганизовать армию. Сплошь и рядом такое лицо объявляет себя принадлежащим к той или другой политической партии или общественной организации. В некоторых случаях (вероятно, весьма редких) такое лицо попадает в комитет и тогда, пользуясь официальным положением, несомненно, может принести максимум вреда». Указать, что это за люди, к каким партиям они принадлежат, начальник КРО фронта не рискнул — вот она, «контрразведка вне политики»!
Руководство Ставки ухватилось за это письмо, как утопающий за соломинку, и оформило его в качестве директивы для КРО всех армий, ибо в нем «правильно разграничивались вопросы политики и контрразведки».
В конце концов, понимая пагубность курса Временного правительства, Л. Г. Корнилов, назначенный 18 июля 1917 года Верховным главнокомандующим, попытался навести порядок в стране — его попытка вошла в историю как Корниловский мятеж. За десять дней до этого выступления генерал-квартирмейстер Ставки генерал И. П. Романовский направил командующим военных округов шифрованную телеграмму, потребовав, чтобы контрразведывательные органы начали «широкую и энергичную работу» против пацифистской, националистической и «всякой иной пропаганды»…
Однако «мятеж» был вскоре разгромлен, а КРО, разумеется, не успели и приступить к выполнению новых задач. Более того, в Ставку из штаба Западного фронта пришел ответ от соответствующих должностных лиц, сообщивших, что директива «противоречит духу и смыслу первого параграфа “Положений о контрразведывательной службе”».
После этих событий петроградская контрразведка фактически прекратила свое существование, а подполковник Б. Н. Никитин предпочел скрыться, чтобы впоследствии завершить свою жизнь в Париже…
«Ясно, что во взаимоотношениях Ставки и органов контрразведки наступил известный кризис. Руководители Генштаба, ответственные за состояние контрразведки, встали перед необходимостью предпринять определенные шаги для того, чтобы выправить положение. 8 сентября помощник начальника Генштаба Н. М. Потапов и заведующий Центральным бюро ГУГШ А. А. Чернявский направили на имя исполнявшего обязанности военного министра Якубовича “Доклад о существе и пределах деятельности контрразведывательных органов”. Они писали, что “в настоящее время возникает небезосновательное опасение… что налаживающаяся работа контрразведывательных органов может понести чрезвычайно серьезный ущерб, уничтожающий все плоды реформы”. Это опасение вызвано теми “недоразумениями”, которые возникли в связи с “исполнением контрразведывательными органами требований прокурорского надзора” — т. е. с участием контрразведки в преследованиях большевиков в июльские и последующие дни, когда прокуратура играла особенно заметную роль.
Считая необходимой борьбу против “преступлений и явно изменнических проявлений на фронте, выступлений и агитации крайних политических партий, отдельных проявлений контрреволюционной деятельности и, наконец, открытых военных бунтов и посягательств на цельность государства и на правительство”, авторы доклада указывали, что, по их мнению, не всякое из указанных проявлений подлежит “обследованию контрразведки”. Доклад содержал категорический вывод, что на контрразведку в делах политического сыска и борьбы с государственными преступлениями рассчитывать невозможно. В случае превращения контрразведки в политическую полицию, предупреждали его авторы, эти органы полностью лишатся общественного доверия, что неизбежно вызовет уход из них специалистов, работающих “по убеждению”»[50].
