Книга Тревожит память былую рану - Владимир Колычев

Лайма ждала его в купе класса «люкс». Соседей у нее не было – все так же, как в случае с Ингой, а затем и Вероникой. Но в тех ситуациях он ощущал себя хозяином положения. Сейчас же все было наоборот, хотя он и пытался держать руку на пульсе событий.

– Ты какой-то напряженный, – сказала Лайма, указав ему на противоположную от себя полку.

Он сел на самый краешек, готовый отреагировать на любое изменение обстановки. А она вдруг стала раздеваться. Расстегнула рубашку из тонкого блестящего вельвета сняла ее, обнажила высокий бюст с аккуратными коричневыми ягодками сосков.

– Ну, и зачем ты это делаешь? – без особого удивления, но напряженно спросил он.

Лайма никогда не страдала комплексами, ей ничего не стоило на спор обнажиться прямо на улице, голышом и походкой модели пройти через вокзальную площадь... Правда, победитель в споре мог потом вдруг исчезнуть, чтобы обнаружиться с перерезанным горлом...

– А затем, что у тебя нож в рукаве, – язвительно усмехнулась она. – Хочу показать, что у меня ничего такого нет...

Егор пожал плечами, вынул нож из рукава, отложил в сторону так, чтобы в случае опасности первым дотянуться до него.

– Не бойся, не обижу, – снисходительно усмехнулась Лайма.

И как ни в чем не бывало, расстегнула молнию на вельветовых джинсах, грациозно выскользнула из них, оставшись в одних стрингах. С ногами забралась на полку, выгнула спину, будто позировала перед камерой, повернулась к нему передом, затем задом.

– Как видишь, я без оружия, – с улыбкой падшего ангела сказала она.

– Ты сама как оружие.

– Да, я такая...

– И всегда была такой.

– Ну да, я не изменилась... А ты, я вижу, в повара записался. Колбаски не разучился жарить?.. Помнишь, как мы с тобой колбасу жарили? Жарили, жарили, дал попробовать, а она сырая...

– Ты в своем репертуаре.

– Да, хищная и развратная.

– Ага, как та львица.

– Львицы бывают светскими. А я свет не люблю... Разве что красный.

– Я про львиц, которые в природе, – усмехнулся Егор. – Львица может переспать со всеми самцами в стае. Но у нее хотя бы смысл в том есть. Чтобы ее львят никто не обижал...

– Смотри, какой умный! Книжки, наверное, читаешь?

– Книжки я и раньше любил...

– Ну, ну, потому и вырос чересчур умный... Только как был дураком, так и остался... Ты думаешь, я не знала, где тебя искать? Знала, потому что ты сам для меня как та книжка, которую можно прочесть... Вспомни, как мы с тобой на водонапорной башне лежали, как мимо поезда проносились...

Егору было пятнадцать лет, когда он встретил Лайму. Она прибились к их ватаге – на удивление невинная внешне, но порочная внутри. Ей тогда было всего четырнадцать лет, но свой Крым и Рым она уже прошла не по одному кругу. Сначала она переспала с ним, затем со всеми его друзьями. Он пробовал ей выговаривать, но куда там! Утром клятвенно заверяла, что ни с кем больше и никогда, а днем снимала клиента на вокзале, вела его в сортир... И так до самой ночи, пока не угаснет спрос.

Заработанные деньги она оставляла себе, но каждый вечер несла к общему столу водку и сигареты. Так продолжалось, пока ее не попробовал взять под свою опеку Гошка-сутенер. Лайма в обиду себя не дала – ржавым рельсовым костылем пробила ему ногу и прибежала за помощью к Егору. Гошка привел своих, была жестокая драка, но Лайму отстояли...

Да, он ночевал с ней летней ночью на верхотуре водонапорной башни. Они сидели на крыше – она прижималась к нему сзади, чтобы согреться, а он смотрел на огоньки проходящих составов и вслух мечтал, как они вместе будут работать на поездах, как хорошо им там будет и как сытно... Смешно было сейчас об этом вспоминать. Смешно и горестно. Ведь тогда, десять лет назад Егор был влюблен в нее до безумия…

– Я все помню, – кивнул он.

– И я помню... Все-таки ты нашел себя.

– Нашел.

– А я нашла тебя.

– И что дальше?

– Ну а как ты сам думаешь, что может быть дальше? – хищно сузила она свои лисьи глазищи.

В пятнадцать лет Лайма прибилась к Альбиносу, смотрящему по вокзалу. К своим сорока годам белобрысый Олег Никитич имел за своими плечами три ходки за воровство и мошенничество, а так же авторитет, который позволил ему взять и удержать в кулаке весь вокзал. Сначала он Лайму просто эксплуатировал на привычном для нее поприще, а потом сделал ее своей любовницей.

А затем он вдруг исчез вместе с ней. Но летом следующего года Лайма объявилась снова. Егор, помнится, даже не узнал ее, когда она перед ним предстала. Яркая, эффектная, утонченно красивая. Профессиональный макияж, дорогие фасонистые шмотки, фирменная сумочка с золочеными застежками, из которой она с изыском, красивыми длинными пальцами достала дамскую сигарету. Сам он тогда серьезно работал на нового смотрящего – помогал ему решать мелкие криминальные проблемы: наезды, разборки и тому подобное. Но при этом он, как был, так и оставался босым и голым. Лайма попеняла ему на этот счет, посадила в свою(!) машину и увезла к себе на квартиру, где отмыла его от уличной грязи, а затем уложила в постель...

Егор знал, почему Альбинос оставил вокзал – нарвался на серьезных людей и, чтобы сберечь свою шкуру, исчез из поля их видимости. Но Москву не оставил. Лайма уговорила его заняться девочками, а чуть позже и наркотиками. Схема была простой и, как оказалось, эффективной – проститутки предлагали клиентам расслабиться перед сексом травкой или кокаином. Рискованно, зато прибыль увеличилась в разы...

А с теми серьезными людьми, что наехали на Альбиноса, Лайма разобралась лично. Сначала убила одного, затем второго, а с третьим ей помог справиться Егор.

Увы, но Лайма сумела уговорить его взять в руки оружие, чтобы убивать врагов и конкурентов Альбиноса, а так же просто неугодных ему людей...

Четыре страшных года он работал в паре с порочной и жестокой Лаймой. Но, в конце концов, не выдержал и сбежал в надежде, что рано или поздно преступный синдикат Альбиноса лопнет вместе с ней...

– И что может быть? – спросил Егор и сглотнул слюну, чтобы смочить пересохшее горло.

Лайма молча поднялась, надела рубашку, села, забросив ногу за ногу.

– Ты же должен понимать, что так просто из нашего дела не выйти. Выход только один – через дверь тамбура, и так, чтобы головой в столб...

– Но ты же меня не скинула.