Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
Почти целый час Дик повторял фразу и принимал благородные позы. Внезапно кто-то вставил снаружи ключ в замочную скважину, щелкнул замок. Дик поспешно сел на кровать. Дверь распахнулась, и в палату энергично вошел невысокий мужчина лет сорока с чисто выбритым лицом и в пенсне. За незнакомцем следовали сиделка и санитар. Доктор! У Дика лихорадочно забилось сердце. Он чувствовал себя дебютантом в плохо отрепетированной постановке.
Дик неуверенно поднялся на ноги и дрожащим от волнения голосом начал:
– Объясните любезно, моя… – Тут он понял, что запутался, и смущенно умолк.
– Вы слышали? Он назвал меня Майя! – обернулся к сиделке доктор. – Видимо, считает, что все вокруг тоже женщины, не только он сам.
Бодро улыбаясь Дику, доктор проговорил:
– Присядьте, мисс Беллер. Присядьте, пожалуйста.
Это было слишком. Из глаз Дика брызнули слезы, и он плашмя упал на кровать, зарывшись лицом в подушку. Его тело сотрясалось от безутешных рыданий.
Доктор, невозмутимо наблюдавший сцену, тихо сказал сиделке:
– Боюсь, здесь тяжелый случай.
Та молча кивнула.
* * *
Следующие три дня Дик отказывался есть. Это было очень неразумно, но как еще он мог выразить протест? На четвертый день доктор прописал ему принудительное кормление.
В сопровождении сиделки и двух санитаров доктор вошел к нему в палату.
– Ну же, мисс Беллер, съешьте хотя бы пару ложек этого чудесного супа. Мы пришли составить вам компанию, – произнес доктор, делая последнюю попытку уговорить трудного пациента.
– Я отказываюсь есть в знак протеста: меня удерживают здесь незаконно, – ледяным тоном заявил Дик. – Я психически здоров, так же, как любой из вас.
– Да, да, безусловно, – мягко успокаивал доктор.
Он кивнул санитарам. Один был крупный и сильный, второй – тонкий, гибкий и очень неприятный – классический второй убийца из театральной пьесы.
– Я отказываюсь есть! Вы не заставите меня! – возмущался Дик. – Пустите!!! – не на шутку разозлившись, заорал он, когда мощная ладонь большого санитара тяжело опустилась на плечо.
– Давай без глупостей, – беззлобно сказал силач. – Хорош руками-то махать. Все равно без толку. Лучше поешь, суп очень вкусный.
– Пустите!!! – визжал Дик, полностью потеряв самообладание. – Я не позволю издеваться над собой!!!
Он рванулся изо всех сил, но большой санитар крепко обнял его за плечи, словно огромная мать, успокаивающая капризного ребенка. Дик почувствовал себя совершенно беспомощным. Борьба его измотала. Слабея с каждой минутой, он вяло отбивался ногами. Но больше ничем пошевелить не мог.
– Ну, ну, тише, тише, – ласково ворковал громила.
Тощий санитар в это время ловко накинул ремень на ноги Дика и туго затянул. Пациент был полностью обездвижен. Тогда ярость Дика выплеснулась в словах – непристойных, отвратительных, гадких. Последний раз он так ругался еще в школе.
– Руки прочь! – кричал Дик. – Пустите, черти! Сволочи! Свиньи! Сволочи! Свиньи! – снова и снова завывал Дик.
Санитары быстро привязали его ремнями к стулу, голову зафиксировали. Доктор поднес к лицу Дика жуткого вида трубки, а потом стал запихивать ему в ноздри. Дик давился, кашлял и отплевывался. Горло сдавливали рвотные спазмы, крики перешли в нечленораздельный вой. Это все равно, что говорить: «А-а-а-а-а!», когда корень языка прижат ложкой, только гораздо хуже. Дику казалось, что он нырнул в реку с головой и в ноздри попала вода. Ненавистные ощущения! Но даже они не шли ни в какое сравнение с тем, что Дик испытывал сейчас. До сих пор в его жизни не было ничего ужаснее.
Тщетно пытаясь освободиться, несчастный лишь окончательно выдохся. Санитарам пришлось перенести ослабевшего Дика на кровать. Он лежал на спине, не в силах пошевелить и пальцем, и смотрел в потолок. Дик словно плавал в приятной невесомости: казалось, он парит в воздухе, как бестелесный дух. Не желая расслабляться, Дик нарочно направлял свои мысли на только что пережитый кошмар. Его подвергли болезненной, гнусной пытке! Сделали жертвой чудовищной несправедливости! Дик задумался о миллионах убитых и погибающих прямо сейчас на войне, о боли всех и о боли каждого из несметного количества людей в отдельности. О боли, которую не передать словами, с которой остаешься один на один, без надежды на сострадание. О боли вечной, без начала и конца, заключенной в бренные тела, существование которых ограничено временем; о боли как таковой, не вмещенной в определенный объект; о боли, лишенной логики и смысла, затягивающей в черную пропасть отчаяния. В какой-то момент высшего откровения Дик увидел и ощутил вселенную во всем ее ужасе.
В течение двух последующих дней его снова подвергали кормлению через зонд. На четвертый день, как следствие общего стресса, у Дика началась пневмония, осложненная плевритом и острым воспалением горла. Жар и боль нашли благодатную почву в его организме. Ослабленный, Дик не мог сопротивляться болезни, и его состояние с каждым часом ухудшалось. Тем не менее его рассудок оставался абсолютно ясным. Дик понимал, что, скорее всего, умрет. Он попросил карандаш и бумагу и, собрав последние силы, начал писать завещание.
«Я полностью в здравом уме, – начал он и трижды подчеркнул эту фразу. – Меня удерживают здесь вследств. дичайш. ошиб. – Силы быстро убывали, и дописывать окончания длинных слов было бы непозволительной роскошью. – Меня убивают за мои убежд. Эта война, как и любые войны, – крайнее зло. Битва капиталистов. Рано или поздно демоны будут повержены. Увы, я ничем не могу помочь, но это уже неважно. – Через мгновение он добавил еще строчку. – Мир навсегда останется адом. Кап. или лейб., англ. или нем. – все сволочи. И лишь один на млн. ХОРОШИЙ. Нет, не я. Я был эгоистичным интеллектуалом. Может, Перл Беллер лучше меня. Если умру, отправьте тело в больн. морг для анат. иссл. Раз в жизни принесу пользу!»
Внезапно Дик впал в делирий. Его рассудок помутился. Вместо реальности перед глазами мелькали яркие размытые образы, порожденные больной фантазией, вспыхивали и меркли давно забытые эпизоды из детства. Над головой кружились страшные незнакомые лица, а потом Дик вдруг видел старых друзей. Он существовал в жутком водовороте знакомого и чужого. А на фоне вихря изменчивых видений почему-то двигался бесконечный караван верблюдов – процессия горбатых существ с головами горгулий и с негнущимися шеями и ногами, которые раскачивались, словно на пружинах. Как ни старался Дик, он не мог избавиться от страшного каравана. Он выходил из себя, кричал, замахивался на них – бесполезно.
– Убирайтесь вон, скоты! Проклятые уроды! Я не желаю видеть ваши кривые рожи! – орал на всю комнату Дик.
Пока он кричал и бешено размахивал рукой (исключительно левой), правая быстро-быстро писала на листке. Четкие и осмысленные слова складывались в понятные предложения. Если Дик бредил, то Перл Беллер с деловитым спокойствием продолжала свою позорную миссию. И что же выходило из-под ее неутомимого карандаша, пока Дик, словно чудаковатая Бетси Тротвуд[75], кричал на призрачных верблюдов?
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
