ней занимаешься.
– Я убиваю всех, кто подходит к ней без ее ведома.
– Вот как? Людей, птиц, зверей?
– Да.
– Ой как страшно и как восхитительно! Эта Сестра Короля ищет моего союзничества и помощи, а я думаю: почему бы и нет? Долинго – путеводный свет мира, и кто, кроме нас, укажет путь всем этим звериным королям-варварам? Брат и Сестра бьются за трон, который никто из них по-настоящему не заслужил, что весьма забавно. А мы с ней будем Королевами вместе, пусть даже она всего лишь как регентша. Но ей этому королевству предложить нечего, кроме тебя. А ты, при всей своей низкородности, могла бы от себя кое-что да предложить.
Когда я отвечаю, что подумаю, весь двор вздрагивает так, что содрогается пол. Королева и сама откидывается как от оплеухи вместо ожидаемого поглаживания. Я слишком долго прожила в буше, чтобы переживать, уязвила ли чувства королей и королев или вельмож, вождей и их жен, язви их всех. Прежде чем им достанется моя голова, я всё равно снесу башки четыре, не меньше – плевать, если одна из них принадлежит Королеве; даже самые тупые из них понимают, что мне нечего терять. У себя в комнате я собираю пожитки: мне и так уже давно пора делать отсюда ноги. Сестра Короля в наиболее полной для себя безопасности, укрывшись от стаи волков в змеином гнезде. Ходит слух, что в рамках посольства сюда прибудет Аеси, наверное, чтобы обговорить вещи, которые здешняя Королева не может ни подтвердить, ни опровергнуть. Вопреки всем разговорам, он по-прежнему остается единственной темой, к которой я никак не могу остыть. Проходит изрядно времени, прежде чем я спохватилась, что так и держу взятый с вечера бурдюк с вином, с того момента как попала в западню мыслей об Аеси. Ярости во мне нет, хотя для ее разгона, если что, времени потребуется не так уж много. Стоя с этим бурдючком, я задаюсь вопросом, как и зачем я вообще тут оказалась. Оно понятно: деньги, но недостатка в них я не испытывала, а уж при моих мизерных потребностях их и вовсе было в избытке. Повидаться с родней? Несомненно, но этой мысли у меня бы ни за что не возникло, если б мой покой своими каверзами не нарушила праправнучка. Узнать ее саму? Но вот мы уже знаем друг друга достаточно, чтобы понимать: никакой любви или даже симпатии между нами быть не может. Чтобы полюбить ее, полюбить их всех, потребовалась бы огромная работа, в основном над собой; работа просто непомерная. То, что вы кровная родня, еще не значит, что вы семья. И этот Аеси – я до сих пор помню предостережения Бунши ничего с ним не делать, потому что он, дескать, божество. Наполовину, то есть бог, которого разделили надвое. Настолько близок к людям, что мне один раз удалось его убить, а во второй подойти к этому вплотную. Мерзкий привкус во рту указывает на приближение голоса, и я рисую в воздухе нсибиди как раз в тот момент, когда тот гость объявляет свое имя и намерение освободить мне голову от шеи. Якву, так он себя называет. Я его помню: шестьдесят семь лет назад, воин, которого король Юга даже жаловал золотом, насильник и убийца девушек из Веме-Виту. Я забралась к нему в дом, думая прикинуться жертвой, но эта затея провалилась, когда я увидела, что у всех девушек – живых и мертвых, – что висели в его темнице, не было волос нигде, кроме как на голове. Его я помню по тому, что он заставил меня упиваться жестокостью. Мне доставляло удовольствие умерщвлять его медленно, глядя на его мучения и сообразно с ними оттягивать его конец. Настолько, что некоторые из живых девушек начали недоумевать, сколько же в подземелье злодеев. Даже тело его я оставила таким образом, чтобы будущая жизнь доставляла ему как можно больше мучений. И вот он вернулся. Я хватаю мел и на двери рисую нсибиди, тем не менее он умудряется двинуть мне по голове. Я чувствую, как одна его рука хватает меня за руку, другая за шею. Толчок, ветер – вот же взбалмошная тварь, приходит на помощь, только когда ему заблагорассудится! Когда я уже чувствую, как чужие ногти впиваются мне в кожу, на стене возникают нсибиди, начертанные огнем. Вспыхнув, они в секунду сгорают, оставляя дымный след. Позади меня стоит женщина Нйимним.
– Ты не готова, – корит она.
– Готова или нет, но пора уходить.
– Ты бы не справилась даже с двумя. А что ты будешь делать с двадцатью, нападающими одновременно?
– Утащу их всех к реке и утоплю.
– Они и так уже мертвые.
– Тогда просто…
– Оставь эти шутки, девочка, не тебе сейчас их шутить.
– Нашла «девочку»! Кто из нас сейчас шутит? Я беру что могу, и с утра меня здесь нет. Если хочешь показать мне что-то еще между вечером и утром, милости прошу. Если нет, то убирайся.
Утром меня будит чей-то голос – не похожий на мой, но и точно не их. Настойчивый и слабый одновременно, как будто кто-то зовет меня от двери шепотом, но никого нет ни возле двери, ни в комнате. Да и голос, в котором нет ничего плохого, вообще ничего не произносит. Я пожимаю плечами: должно быть, это ветер проскальзывает в какую-нибудь щелку. Я направляюсь туда, где, на моей памяти, должно быть окно, и оно открывается само по себе, что до сих пор сбивает меня с толку. За окном Млума – квартал с железными крыльями, притягивающими солнечный свет. У всего района вид такой, словно он в любой момент оторвется от земли и взлетит. Прямо сейчас на боковой стене висят рабочие – человек пятьдесят, семьдесят, а может, и все сто; привязанные веревками, они раскрашивают черным лик Королевы. Мне эта Королева пообещала лошадь и колесницу для поездки домой, наивно полагая, что я затем вернусь. Вызов оказался для нее ощущением настолько чуждым, что ударился об уши и отскочил обратно; хорошо, что без вреда для нас обеих.
Женщина Нйимним принесла мне амулеты, свитки с заклинаниями, кости стервятников, куски мела и камней со дна бездонного пруда – всего целый мешок. Я укладываю его вместе с узлом вещей и готовлюсь отправляться в путь. Другая я не прочь попрощаться с Сестрой Короля, но эта властно указывает ей на место. Я лишь бормочу воздуху надежду, что боги да будут с ней милостивы, и поворачиваюсь ехать, но тут утренний голос дразнит
