раз поспеем выпить по стаканчику до закрытия, − сказал он, и они зашагали быстрее.
Добравшись до трактира, они оставили тележку у обочины и вошли внутрь. Красс заказал две пинты пива по четыре пенса за кварту и разрешил Сокинзу заплатить за них.
− Интересно, как с нами будут расплачиваться за эту работу? − спросил Сокинз после того, как они утолили жажду, томившую их обоих после столь тяжких усилий-Думаю, мы должны за нее получить больше чем по шиллингу, верно? Это ведь не обычное «укладывание в гроб».
− Конечно, − сказал Красс. − Думаю, мы получим, − он задумался, − не меньше чем по два с половиной шиллинга на каждого.
− Маловато, пожалуй, − заметил Сокинз, − я-то считал, дадут полкроны.
Красс согласился, что и полкроны не слишком много.
− А как нам записать эту работу в рапортичках? − спросил после паузы Сокинз. − Если мы просто запишем «укладывание в гроб», нам ведь могут заплатить шиллинг, как обычно.
Как правило, когда они относили на дом гроб, они писали в рапортичках «одно укладывание», и им за это обычно платили шиллинг, разве что похороны были очень уж роскошные. В таких случаях им иногда платили шиллинг и шесть пенсов. При этих видах работы почасовая оплата не применялась.
Красс задумчиво покуривал.
− Я думаю, лучше всего будет так написать, − сказал он наконец. − «Похороны Филпота. Одно изъятие из гроба и одно укладывание. А также перенесение тела в мастерскую». Подойдет?
Сокинз согласился, что так будет лучше всего, и они допили пиво, как раз когда хозяин трактира намекнул, что пора бы закрывать. Тележка стояла на месте, черное покрывало намокло от дождя, и вода стекала с него струйками.
Когда они добрались до немощеного участка перед воротами мастерской, им пришлось действовать очень осторожно, так как было совершенно темно, а фонарь светил плохо. Здесь стояло множество тележек и подвод, и пробираться им пришлось, огибая то лужи, то кучи мусора. Преодолев все эти трудности, они достигли наконец ворот. Красс открыл их ключом, который взял в конторе еще вечером. Они отперли двери плотницкой мастерской, зажгли там газ, установили подставки, а затем внесли гроб и поставили его. После этого они заперли двери и спрятали ключ в тайничок, а ключ от наружных ворот унесли с собой и бросили в почтовый ящик у конторы, мимо которой им все равно нужно было пройти по дороге домой.
Как только они отошли от дверей, перед ними внезапно возник полицейский, он направил им в лица свет своего фонарика и потребовал, чтобы они объяснили, почему они пытались взломать замок...
На следующее утро у Хантера было по горло дел, одновременно начиналось несколько новых работ. Все это были мелкие заказы. Большинство их требовало двух-трех дней, не больше.
Несмотря на эти дела, он организовал все необходимое для похорон, которые должны были состояться в два часа дня в среду. Гроб тем временем перенесли в морг, так как Хантер решил, что вынос тела прямо из мастерской едва ли будет выглядеть пристойно.
Как Хантер ни старался, чтобы все прошло как можно тише, у морга уже стояла небольшая толпа, в которой было несколько старых приятелей Филпота, оказавшихся в этот день без работы, и среди них Билл Бейтс и Забулдыга, оба трезвые. Там же находились Баррингтон и Оуэн − они оба взяли свободный день, чтобы присутствовать на похоронах. Баррингтон принес большой венок, купленный по подписке рабочими Раштона. Они не могли бросить работу и пойти на похороны, хотя почти всем хотелось отдать последний долг старому товарищу, и вот они хотя бы сложились на венок. На венке была белая атласная лента, на которой Оуэн сделал надпись.
Ровно в два часа прибыли катафалк и погребальный экипаж, где находились Хантер с четырьмя носильщиками − Крассом, Слаймом, Пейном и Сокинзом. Все они были одеты в черное, в сюртуках и цилиндрах. Хотя они одеты были одинаково, в их одежде наблюдался явный разнобой. Сюртук Красса, недавно перекрашенный, был из гладкой очень черной материи, а цилиндр с низкой тульей расширялся кверху. У Хантера сюртук был из шерстяной ткани, несколько ржавого оттенка, а цилиндр очень высокий и прямой, чуть сужающийся кверху. Что касается остальных, то цилиндры у них были самого различного фасона и срока давности, а «черный» цвет сюртуков колебался от ржаво-коричневого до темно-синего.
Разнобой этот происходил от того, что большая часть этих костюмов была куплена в разное время в различных лавках старьевщиков и использовалась только в таких случаях, как нынешний, поэтому они служили их хозяевам с незапамятных времен.
Вынесли гроб и установили его на катафалке. Хантер возложил на него венок, который дал ему Баррингтон, и еще один, принесенный им самим, с такой же лентой и с надписью «От Раштона и К° с глубоким участием».
Заметив, что Баррингтон и Оуэн являются единственными пассажирами похоронного экипажа, Билл Бейтс и Забулдыга приблизились к дверце и спросили, можно ли им тоже поехать; так как ни Баррингтон, ни Оуэн не возражали, они решили, что нет нужды спрашивать еще чьего-нибудь разрешения, и влезли внутрь.
Тем временем Хантер занял свой пост в нескольких шагах впереди катафалка, а носильщики встали по бокам. Когда процессия вышла на улицу, они увидели стоявшего на углу мрачного Хватэма. Хантер смотрел прямо перед собой, делая вид, что не замечает его, но Красс не смог преодолеть искушения и ехидно усмехнулся. Эта усмешка так взбесила Хватэма, что он выкрикнул:
− Ладно! Ладно! Внакладе не останусь! Мне этот гроб еще для кого-нибудь другого пригодится!
До кладбища было около трех миль, и, как только они миновали центр города, Хантер велел остановиться и вскарабкался на козлы рядом с кучером, Красс уселся по другую сторону, двое других носильщиков встали позади кучера, а четвертый устроился рядом с кучером погребального экипажа, после чего они поехали побыстрее.
Не доезжая ярдов пятидесяти до кладбищенских ворот, они остановились. Хантер и носильщики заняли свои прежние места, процессия проследовала через ворота к церкви, где их встретил причетник − человек в облачении ржавого цвета. Они внесли гроб в церковь и водрузили его на специальный вращающийся стол. Гроб они внесли ногами вперед и, как только его установили, причетник развернул стол так, чтобы ноги гроба были обращены к дверям и гроб готов был к выносу.
Для гробовщиков в церкви имелась скамья, и Хантер с носильщиками на нее уселись в ожидании священника. Баррингтон и трое других сели
