Боже мой, ты привел в упадок и почти разрушил наш дом, тыпогубил и довел до безумия женщину, ты оскопил своего сына и сломал ему жизнь,а теперь осмеливаешься жаловаться на обвинения и подозрения и заявляешь, чтотебя вынуждали лгать!
Боже правый, да что же ты такое на самом деле, если твоесвоеволие, твое себялюбие и твоя гордость требуют такой цены!
— Я ненавижу тебя! — закричал Карло. — Япроклинаю тебя! Я жалею, что не убил тебя! Если бы я мог, то бы убил тебясейчас!
— О, я охотно этому верю, — ответил Тонио слабым,дрожащим голосом. — И при этом ты снова сказал бы мне, если бы тебепришлось это сделать, что в этом, как и во всем остальном, у тебя не быловыбора!
— Да, да и еще раз да! — ревел Карло.
Тонио замолчал. Он все еще дрожал от силы собственных слов итеперь, казалось, пытался успокоиться, молчанием остудить закипевший гнев. Егоглаза были устремлены на Карло, но лишены выражения. Вернее, все лицо обрелопрежнее выражение невинности.
— А теперь ты не оставил бы выбора мне, не такли? — спросил он. — Ты бы сделал все, чтобы я был вынужден убитьтебя, здесь, сейчас, хотя все инстинктивные чувства во мне пытаются спасти тебядаже вопреки твоему собственному желанию.
Лицо Карло, застывшее с выражением ярости, еле заметнодрогнуло.
— Я не хочу убивать тебя! — прошепталТонио. — При всей твоей ненависти, безжалостности и бесконечной злобе я нехочу убивать тебя. И не из жалости к тебе, несчастному человеку, а по причинам,которые ты никогда не уважал и никогда, никогда не понимал.
Он помолчат, успокаивая дыхание. На его лице отсвечивалопламя очага.
— Я имею в виду то, что ты — сын Андреа, —объяснил он медленно, почти устало. — Что ты — его плоть и кровь и ты —моя плоть и кровь. Что ты — Трески, хозяин дома моего деда. Что на твоемпопечении находятся мои малолетние братья, которых я не хочу оставить круглымисиротами. И что ты, несмотря на твои горькие жалобы на это, представляешь вправительстве Венеции нашу фамилию!
Ради всего этого я сохранил бы тебе жизнь. Ради этого яприехал сюда, надеясь, что смогу сохранить тебе жизнь, а еще и ради тойпечальной истины, что ты — мой отец, мой отец, и я не хочу, чтобы мои рукиобагрились твоей кровью!
Тонио снова остановился. Нож он по-прежнему держал в руках,а глаза его стати далекими и тусклыми. Казалось, страшная усталость навалиласьна него и в его настроении произошла резкая перемена.
И проницательный Карло заметил это, хотя его лицо хранилонасмешливое выражение, означавшее, что он не верит искренности Тонио.
— А еще, может быть, потому, наконец, — прошепталТонио, — что я не хочу, чтобы ты заставил меня сделать это. Я не хочупредстать перед Господом как отцеубийца и скулить, как скулишь ты: «У меня небыло выбора!» Но можешь ли ты понять это? Можешь ли принять мудрость, выходящуюза пределы твоего своеволия и гордости? И согласиться с тем, что нет другогоспособа развязать этот узел мести, несправедливости и крови?
Склонив голову набок, Карло смотрел на Тонио однимприщуренным глазом. Ненависть к сыну пульсировала в нем в ритме биения сердца.
— Я устал ненавидеть тебя, — прошепталТонио. — Я устал бояться тебя. Мне теперь кажется, что ты для меня —ничто, какой-то отвратительный шторм, сбивший с курса мою беззащитную лодку.То, что я потерял, вернуть невозможно. Но я не хочу больше распрей с тобой. Нехочу ненависти, не хочу злобы.
Скажи мне, отец, хотя ты ни о чем меня не просил, можешь литы поверить в то, что мне не нужно от тебя ничего, кроме твоего обещания? Тыобещаешь, что отныне не будешь пытаться убить меня, и тогда я оставлю тебяздесь целым и невредимым. Я уеду из Венеции так же, как приехал, и никогда небуду пытаться причинить вред тебе или тем, кого ты любишь. Если ты не веришьэтому сейчас, то поверишь, когда я покину тебя. Но для этого, отец, теперь тыдолжен уступить. Ты должен дать мне свое обещание. Вот для чего я приехал сюда.Вот почему я не убил тебя до сих пор. Я хочу, чтобы все было кончено междунами! Я хочу, чтобы ты вернулся в наш дом, к моим братишкам. Я хочу, чтобы тыдал мне обещание!
Карло медленно нахмурился. Низким, утробным голосомпробормотал:
— Ты издеваешься надо мной...
Резкая судорога исказила лицо Тонио. Но уже через секундуоно разгладилось. Он опустил глаза.
— Отец, ради всего святого! — прошептал он. —Ради самой жизни!
Карло внимательно смотрел на него. Его зрение теперь былоострым, болезненно острым, хотя вся комната уже погрузилась во тьму. И ониспытывал такую ненависть к возвышавшейся над ним темной фигуре, что мало чтоиное могло сейчас проскользнуть в его сознание.
Он увидел, что нож в руке Тонио шевельнулся. Тонио изящноперевернул его и держал рукояткой к Карло. При желании тот мог бы его схватить.
— Отец, твое обещание. Твоя жизнь за мою жизнь, сейчаси навсегда. Скажи это! — прошептал Тонио. — Скажи это так, чтобы ямог поверить тебе.
Карло медленно, медленно кивнул.
— Скажи это, отец! — прошептал Тонио.
— Я обещаю... что никогда больше... не буду пытатьсяубить тебя... — пробормотал он.
В полном изумлении он увидел, что Тонио протянул ему нож.
— Возьми его, перережь им ремень. И будем свободны другот друга раз и навсегда.
Карло взял нож. И мгновенно поднес нож к ремню и перерезалего с внутренней стороны левого предплечья.
С громким треском кожа лопнула, и его грудь и рукиосвободились. Осторожно, с ножом в руке, он встал на ноги.
Тонио отошел на несколько шагов назад, но его движения былизамедленны. Длинный черный плащ развевался вокруг него, и огонь золотомрасцвечивал края плаща и поблескивал в темных глазах Тонио.
Глаза Карло медленно расширились. Если бы только он могвидеть, что таится под этими черными шерстяными складками, полностьюскрывающими фигуру Тонио! Если бы он только мог лучше рассмотреть выражениеэтого лица! Но вся способность рационально мыслить была сейчас подчинена тойненависти, что подпитывалась весь этот долгий вечер всплесками гнева,вызванного тем, что это Тонио держит его здесь, Тонио-заклятый-враг, которогоон давным-давно должен был убить, а главное, Тонио-евнух, сделавший из негополного дурака.
И тогда, в последнем акте неповиновения, его глаза медленнои красноречиво смерили взглядом стоявшую перед ним фигуру, и его губы растянулисьв самой что ни на есть презрительной усмешке.
В то же мгновение он бросился вперед, выставив нож.
