— Сейчас поход! — прошептала цирюльнице Дака. Сегодня была не их очередь заниматься готовкой, поэтому после того, как шатры были поставлены, раненые перевязаны, они могли отдыхать. — Он никогда так в походе не делал!
Врени пожала плечами. Что она могла сказать? Они отошли в сторону от лагеря и все встречные караульные провожали их внимательными взглядами. Далеко они не отходили, держались на виду, но Врени и этому радовалась. Ей никогда прежде не приходилось слышать в свой адрес «а если с тобой что-то случится» и сейчас это не слишком радовало.
— Не нравится мне всё это, — бросила цирюльница, имея в виду не Увара, а весь поход. — Зачем было Дитлин захватывать? Чего Клосу не сиделось?
— Чем плохо? — удивилась Дака. — Они же его обидели крепко. Он отомстил. Добычу взяли. Себя испытали. Хорошо!
— А теперь его союзники с братьями-заступниками большую войну начали, — не унималась Врени.
— Большая война — много добычи, — рассудила Дака.
— Или много смертей, — мрачно буркнула цирюльница.
— А ты вечно жить собралась? — удивилась девушка.
— Умирать на войне не хочется.
— Тогда побеждать будем, — засмеялась Дака.
Хрустнула ветка. Дака резко повернулась. Позади стоял Иргай.
— А, — сказала девушка и крепко взяла Врени за руку. — Пойдём. Никого там нет. Показалось.
— Ага, показалось, — закатила глаза цирюльница.
— Нечего одним по лесу ходить, — веско проговорил Иргай.
— Шумно стало, — сказала Дака. — Птицы тут громкие.
Цирюльницу внезапно осенило.
Она заставила Даку повернуться к Иргаю и толкнула к юноше.
— Не время сейчас ссориться, — буркнула цирюльница. — Поговорите как люди.
Дака вспыхнула и хотела возразить, но Иргай поймал её за руку.
Девушка мотнула головой, но промолчала, опустив взгляд. Врени мысленно вознесла хвалу Освободителю.
— А ты не ходи одна, — не забыл о цирюльнице Иргай. — В лагерь иди.
— Пойду-пойду, — не стала спорить Врени.
Иргай, не выпуская руки Даки, довёл цирюльницу до лагеря, но дальше они следить за ней не стали. Врени на это и рассчитывала. Дака никогда бы не дала цирюльнице подобраться к палатке Клоса и узнать всё-таки, почему Увар напился посреди похода.
* * *
— Что ты такое мелешь, — сердился Клос. — Какой Лотарин, что ты там забыл?
— Тес-тя, — заплетающимся языком отвечал наёмник. — Те-е-ес-тя. П-па-ас-ку-ду. Как он меня! Эх! Агнет-ту босой выгнал! Мне всы… всыпать велел! Эх!
— Какое всыпать? — разозлился Клос. — Какая ещё Агнета?
— Жена моя, — неожиданно внятно пояснил наёмник. — Дочь его. Старшая. Вот, решил за приданным наведаться.
— И как? — уточнил рыцарь. — Получил приданое?
— Да разве ж с него допросишься? Честить меня начал. Я-де и разбойник, я-де и подлец, я-де… Я стерпел. Но как он до Агнеты добрался… детишек наших уб… ублюдками назвал… Вот тут я не стерпел! Эх, вот уж и не стерпел я!
— И зачем было так напиваться в походе? — брезгливо спросил Клос.
— Так я всё думаю, — задушевно признался Увар, — Агнета не заплачет ли? Ж-ж-жен… жен-щи-ны — они же т-та-кие… а он ей отец. Был.
— Был?!
— Так я же убил его, — объяснил наёмник. — Мы с ребятами его халупу быстро взяли. Уж полегче, чем Дитлин. Я с ним по-хорошему. А он?! Я-то ду-у-умал, раз он им грамоты дал, так признает. Приданое бы отдал по-хорошему.
— Кому дал грамоты? — устало спросил Клос.
— Дочкам своим. Агнете да Бертильде, невестке моей. Написал честь по чести. Что не какие-нибудь, а рыцарские дочери. И дети их — тоже.
— Знакомое имя, — усмехнулся Клос. — Бертильда. Братец Арне мой какой-то Бертильде стихи посвящал.
— Так это ж она! — обрадовался Увар. — Невестка моя. Её ж папаша следом за сестрицей выгнал, когда она в возраст вошла. Приданое не хотел отдавать. Паскуда.
— Погоди, — насторожился Клос. — Начни сначала.
— Тесть мой, — более или менее внятно пояснил Увар. — Рыцарь Крипп цур Лотарин. Мы с ребятами к нему наведались. А он моих детей…
— И ты его убил, — медленно произнёс Клос.
— Да мы там немного погорячились, — сознался наёмник.
— И ты всех в Лотарине убил? — ещё медленней спросил Клос.
— Да кого там убивать-то, — отмахнулся Увар. — Всех кнехтов у тестюшки — десятка не наберётся. А бабы…
— Ты их?..
— Да пальцем не тронул! — обиделся Увар. — Агнета б никогда не простила. Да и помню я их, ещё молоденькими.
— То есть ты захватил замок рыцаря цур Лотарина и убил его самого и его людей? — мрачно подытожил Клос.
— Так он мою жену!.. — возмутился Увар. — Детей моих!..
Клос что-то прорычал.
— Если б не война, — бросил он, — ты б нас этим в дерьме измазал, мститель!
— Так он детей моих!..
— Молчи уж. Или ещё не всё сказал?
— Баб мы зашугали, — рассудительно произнёс наёмник. — Тёщенька у родни какой-то была. Нас никто и не узнал бы. Из живых. Только вот мальчишка сбежал.
— Какой мальчишка?
— Так сын. Шурин мой, значит. У этого паскудника сын был. У меня старший чуть младше. Рука дрогнула, а он дёру. Лошадь увёл.
Клос что-то невнятно прорычал.
— Далеко не уйдёт, — успокоил его Увар. — Он на Серую пустошь с перепугу ломанулся. Не утонет в болоте, так ведьмы защекочут.
Клос выругался и шагнул к выходу из шатра. Врени отступила в ночь. Сделала несколько шагов, потом повернулась и пошла в другую сторону. Она ничего не подслушивала. Её это не касается.
Тем более, что её и правда это всё не касалось.
Какой-то убитый рыцарь, сбежавший мальчишка… Бертильда… Арне… хм. Арне — это, кажется, тот рыцарь, который стал оборотнем. А Бертильда — так, небось, ведьма Магда. Говорили на встречах, что она не из простых.
— Ты почему потерялась? — выскочила на неё маленькая Канит, самая младшая дочь Харлана. — Иргай сейчас петь будет. Дака сказала, тебя искать. Без тебя нельзя.
— Почему без меня нельзя? — не поняла цирюльница.
— Ты не слышала! — пояснила девочка.
Понятней не стало. Цирюльница покорно пошла за девочкой к костру.
Наёмники подвинулись, давая ей место. Кто-то сунул цирюльнице в руки кружку с дымящимся отваром трав. Она пригубила. Дака сидела поодаль и щёки её в свете костра казались алыми. Иргай как раз поднялся со своего места и запел. Голос его был неожиданно высокий и дребезжащий.
