вошедший в мягкость, и смутился, с печалью вспомнив про жену – она всегда была недовольна, если он щупал помидоры или огурцы, лежавшие на общем блюде.
В это время зазуммерил полевой телефон, установленный на комоде. Аристов взял трубку:
– Техник-интендант второго ранга Аристов слушает.
Очевидно, говорило высокое начальство, так как во время разговора Аристов стоял прямо, с напряженным лицом и левой рукой поправлял гимнастерку, счищал крошки еды. С его стороны весь разговор заключался в том, что он четыре раза произнес: «Есть, есть, есть… понятно, есть…» Он положил трубку и сразу кинулся к фуражке.
– Извините, вы тут ешьте, ложитесь отдыхать, если хотите, меня вызывают по срочному делу…
– Ладно, пожалуйста, – сказал майор, – только насчет машины давай не забудем.
– Сделаем, сделаем, – и Аристов кинулся к двери.
Майор находился на том градусе, когда человеку совершенно немыслимо оставаться без собеседника. Он подошел к двери в маленькую комнатку, где сидела хозяйка, и позвал:
– Мамаша, а мамаша, пойдите-ка сюда.
Старуха вышла к нему.
– Садитесь, Антонина Васильевна, – пригласил майор, – может быть, рюмочку выпьете со мной за компанию?
– Можно, – ответила старуха, – с удовольствием. Это раньше, знаете, считалось бог весть что. Тоска-то какая!
Она выпила рюмку, закусила помидором.
– Ну, как он вас тут, бомбит? – начал разговор Березкин так же, как тысячи майоров, лейтенантов, бойцов начинали разговор со старыми и молодыми женщинами в фронтовых деревнях и городах.
Она ответила ему так же, как отвечали тысячи старух и молодых на этот вопрос:
– Бомбит, бомбит, дюже бомбит, милый.
– Что ты скажешь, – сокрушенно произнес майор и спросил: – А вы не помните, мамаша, в старое время тут у вас в Камышине проживал такой Сократов?
– Ну как же, господи, не помнить, – сказала старуха, – мой ведь старик рыбачил, и я всегда рыбу им носила.
– И семейство его знали?
– Знали, конечно, знали, сама-то хозяйка еще в ту войну умерла, а дочки у них – Тамара – та помоложе, а Надя, старшая, болела все – за границу ездили с ней.
– Скажите пожалуйста, скажите пожалуйста, – сказал майор.
– А вы здешний, знаете их? – спросила Антонина Васильевна.
– Нет, я их не знаю, – подумав, сказал майор. Старуха выпила вторую рюмку, налитую майором.
– Дай вам бог живым домой вернуться, – проговорила она и вытерла губы.
– Ну, а как, что за люди были? – спросил майор.
– Это кто же?
– Сократов этот самый.
– О, он вредный был. Его тут все боялись. Генерал настоящий, не дай бог прямо. А она душевной женщиной была, и пожалеет, и расспросит, многим даже помогала, и в приюте сиротском всегда от нее подарки богатые были.
– А дочки, верно, в нее пошли характером, не в отца? – спросил майор.
– Дочки да, дочки тоже хорошие были, обе худенькие такие, простенькие, платьица на них коричневые, гулять ходили по Саратовскому проспекту или на Тычок, над Волгой садик у нас такой был.
Она вздохнула и сказала:
– Тут кухарка их старая жила, Карповна, по соседству с нами, ее убило в прошлое воскресенье, когда днем налетел он. Шла с базара, меняла платок на картошку, и прямо около нее бомба упала. Карповна эта про них все рассказывала. Надя померла в революцию, а младшенькую на службу нигде не брали, в союз не принимали, а потом нашелся будто хороший человек такой, из простых совсем, плотником он, что ли, раньше был.
– Вот оно что, – сказал майор, – плотником?
– Вот видишь. И будто женился он на ней и имел неприятности, ему товарищи советовали: «Брось ты ее, мало, что ли, в России девок да баб», а он ни в какую: «Я ее полюбил, и все тут». А потом уж они хорошо жили, спокойно, и дети у них стали.
– Что ты скажешь, – говорил майор, – что ты скажешь.
– Да, теперь жизнь рассыпалась, – продолжала хозяйка, – народу-то, народу пропало! На старшего сына я похоронную получила, а младший вот уж год не пишет, – считают, без вести пропал. Вот так и живу, то на базаре меняешь, то около военных постояльцев кормишься.
– Да, кровь наша льется, – сказал майор.
Он отсел от стола к окну, вынул из полевой сумки белую металлическую коробочку, разложил на коленях полный портновский набор и стал выбирать нитку по цвету, чтобы залатать продравшийся в дороге локоть гимнастерки. Шил он умело и быстро, каждый раз, прищурившись, оглядывал свое творчество.
– Ох и ловок ты шить, сынок, – сказала старуха, переходя с майором на «ты».
Без гимнастерки этот человек в опрятной рубахе, с лысеющей головой, с серо-голубыми глазами, с немного скуластым загорелым лицом очень был похож на волжского рабочего, и ей неловко и обидно показалось говорить ему «вы».
– Шить я умею, – с улыбкой вполголоса сказал он, – надо мной в мирное время товарищи смеялись, говорили: «Наш капитан – портниха». Я могу покроить и на машине прострочить, и детское платье могу сшить.
– Что ж ты до службы – портным был?
– Нет, я с двадцать второго года солдат.
Он надел гимнастерку, застегнул воротничок и прошелся по комнате.
Старуха, вновь переходя на «вы», сказала:
– Я вас вполне вижу, настоящего человека сразу понимаю, на ком держава стоит, кем держится, – и, хитро прищурившись, шепотом сказала: – А вот этот приятель ваш, это уж воин. Такой разве понимает? Для него все государство на спиртах стоит. Что государство, что контора – одно слово.
Майор рассмеялся и сказал:
– Ох, мать, умна ты, видно.
Она сердито сказала ему:
– Нешто дура?
Майор вышел погулять по улице, прошел к домику напротив и спросил у девчонки, развешивающей на веревке желтое солдатское белье:
– Где тут Карповна жила, старуха?
Девочка оглянулась и сказала:
– Нету. И квартира заколочена, и вещи ее в деревню невестка повезла.
– А где тут Тычок? – спросил майор.
– Тычок? – переспросила девочка. – Не знаю такого.
Он пошел дальше и слышал, как девочка за его спиной смеялась и объясняла кому-то:
– Карповну спрашивает, за наследством жених приехал. И еще «тычок» какой-то.
Майор прошел до угла, вынул фотографию из кармана гимнастерки, посмотрел на нее, потом послушал тонкие жалобные голоса гудков, вещавшие о новом налете немцев, и пошел обратно на квартиру отдыхать.
Ночью пришел Аристов, он подошел к Березкину и спросил, светя ему в лицо электрическим фонариком:
– Отдыхаете?
– Нет, я не сплю, – ответил майор. Аристов наклонился к Березкину и зашептал:
– Ну и гонка мне была, завтра генерал армии из Москвы прибывает на «Дугласе», подготовлял все к приезду.
– О-о, шутка ли, – сочувственно сказал майор, – шутка ли, ты бы все ж и мне продукты кое-какие устроил на дорогу.
– Машина в
