– Кто? Когда придет – кто?
– Та, которую он любит, Скрип. Корлат. Тисте анди.
Тисте анди. О… нет.
Вал кашлянул – напряженным от чувства голосом.
– Так точно, никогда нашему сержанту не везло. Ждать ему еще долго.
Но он будет ждать.
Потом он заметил неясное движение рядом с грудой валунов неподалеку. Женщина, смотрит на них.
Скрипач охватил себя обеими руками, снова поднял глаза на Тротца и Молотка.
– Позаботьтесь о нем, – прошептал он.
Оба кивнули.
Скворец уже шагал мимо них.
– Вы двое – пора.
Прежде чем развернуться, Молоток нагнулся и коснулся скрипки. К нему шагнул Тротц, присел и сделал то же самое.
Потом они скрылись за гребнем холма.
Почти сразу Скрипач услышал стук копыт – но сумрак не дал ему рассмотреть, как уезжают друзья.
Голос рядом с Котильоном произнес:
– Отлично сработано.
Бог-покровитель убийц скосил глаза на кинжалы, которые все еще держал в опущенных руках.
– Не люблю проигрывать. И никогда не любил, Престол Тени.
– В таком случае, – и призрачный силуэт рядом с ним хихикнул, – мы еще не вполне закончили, верно?
– А, то есть ты знал?
– Разумеется. И – пусть это тебя не шокирует – я одобряю.
Котильон в изумлении обернулся к нему.
– Я так и подозревал, что тебе оно не все равно.
– Не будь идиотом. Я просто ценю… симметрию.
Оба снова повернулись к кургану, только призраков там уже не было.
Престол Тени ударил в землю тростью.
– Как по-твоему, – произнес он, – кто из богов больше всего нас сейчас ненавидит?
– Надо полагать, те, что еще живы.
– С ними мы тоже еще не закончили.
Котильон кивнул в сторону кургана.
– Все-таки молодцы они оказались, верно?
– Мы с ними империю завоевали.
– Мне иной раз кажется, что напрасно мы от нее отказались.
– Идеалист треклятый. Нам нужно было уйти. Рано или поздно приходит время развернуться и уйти, сколько бы сил ты ни вложил в то, чего добился.
– Тогда что же, идем?
И боги двинулись прочь, две тающих тени в свете пробуждающейся зари.
Ток Младший ожидал верхом на полпути между безмолвным строем Стражей и Скворцом с его двумя солдатами. Он наблюдал за встречей отдаленных силуэтов на уродливой вершине кургана. Теперь трое призрачных всадников возвращались обратно той же дорогой.
Поравнявшись с ним, Скворец махнул Молотку и Тротцу рукой, чтобы те ехали дальше, сам же придержал коня.
Развернул его, чтобы последний раз взглянуть на курган.
Ток раскрыл рот.
– Что за взвод у вас был, сэр.
– Мне всю жизнь везло. Но теперь пора, – произнес он, снова разворачивая коня. Бросил взгляд на Тока.
– Готов, «Мостожог»?
Они тронулись вместе, бок о бок.
Потом Ток изумленно уставился на Скворца.
– Только я ведь не…
– Ты что-то там сказал, солдат?
Ток, не в силах ничего вымолвить, покачал головой.
Нижние боги, наконец-то.
В светящемся небе высоко над равниной на воздушных потоках парил, почти не шевеля крыльями, Гу’Рулл. Убийца Ши’гал разглядывал мир далеко внизу. Вокруг кургана валялись десятки драконьих трупов, а дальше к западу, насколько достигал глаз Гу’Рулла, тянулась полоса опустошения едва ли не в лигу шириной, вся усеянная телами элейнтов. Сотнями и сотнями.
Ши’гал пытался осознать доставшиеся на долю Отатаралового дракона муки – и не мог. Пробуждающиеся в нем ароматы грозили его переполнить.
Я все еще ощущаю отголоски ее боли.
Что же в жизни способно сделать ее столь дерзкой, столь стойкой против обрушивающейся на нее целеустремленной ярости? Корабас, сейчас, в своей пещере, дарованной тебе богом, который и сам был ранен едва ли не смертельно, баюкаешь ли ты собственные раны, собственную печаль, как если бы, сложив крылья, можно было заставить окружающий мир исчезнуть? А вместе с ним – всю злобу и ненависть, все то, что нападало на тебя в твои столь немногие мгновения свободы?
Неужели ты снова одинока, Корабас?
Если бы приближение к тебе меня не убило бы, если бы я мог помочь тебе там, в окровавленных небесах над дорогой смерти, я бы сейчас к тебе присоединился. Чтобы скрасить твое одиночество.
Но все, что я могу, – это кружить в небе. Над теми, кто тебя призвал, кто сражался, чтобы освободить бога и спасти тебе жизнь.
Их я тоже не понимаю.
К’чейн че’маллям есть чему поучиться у этих людей.
Я, Гу’Рулл, убийца Ши’гал из Гунт’ан Кочующей, пристыжен всем тем, чему сделался свидетелем. И чувство это, столь новое, столь незнакомое, явилось ко мне сладчайшим ароматом из всех, что только возможны.
Кто бы мог подумать.
Уложив в продолговатую кучу последний камень, Икарий отряхнул с рук пыль и медленно поднялся.
Ублала – Ралата сидела неподалеку – смотрел, как воин подошел к краю холма, как стронул ногой небольшой камешек, покатившийся вниз по склону. Потом Икарий вновь перевел взгляд на могилу, а следом – на Ублалу. Утро выдалось ясным, но к востоку сейчас собирались тучи, поднявшийся ветер обещал дождь.
– Все так, как ты сказал, друг мой?
Ублала кивнул.
Икарий утер слезы, так и струившиеся у него по щекам с того мгновения, как он заплакал над могилой. Но взгляд его уже не был переполнен горем. Просто пустой. Потерянный.
– Ублала, это все, что я есть? – Он сделал неопределенный жест. – Это все, что есть в каждом из нас?
Тоблакай пожал плечами.
– Я – Ублала Панг, и это все, что я есть или чем когда-либо был. Не знаю, чему там еще быть. Только я вообще мало знаю.
Икарий снова взглянул на могилу.
– Он умер, защищая меня.
– Да.
– Но я даже не знаю, кто это был!
Ублала снова пожал плечами. В том, чтобы плакать над убитым незнакомцем, ничего стыдного нет. Ублала сам так много раз делал. Он протянул руку, поднял осколок горшка, вгляделся в небесно-голубую глазурь.
– Красивый, – сказал он негромко, запихивая его себе за пояс.
Икарий собрал свое оружие и повернулся к северу.
