это будет длиться, Вель?
— Поцелуи потом, — словно дразня мои и без того оголенные нервы, она проводит кончиком языка по губам. Взгляд, словно завороженный, замирает на них. — Сначала мы должны обсудить дела. Садись за стол.
Шумно вздыхаю и стискиваю зубы. Ну что ж, дела так дела. Подхожу к столу и грузно плюхаюсь на массивную деревянную скамью. Со скованными за спиной руками сложно быть образчиком грации. На всякий случай, без особой надежды, дергаю оковы несколько раз — но бессердечное железо сильнее человеческих мышц.
Вель, скользнув по мне до одури многообещающим взглядом, вновь подходит к окну и прислоняется животом к подоконнику, выглядывая наружу.
— Дождь собирается, — сообщает она зачем-то и бросает на меня косой взгляд из-за плеча.
Непроизвольно дергаю оковы, но разжать железные хомуты не удается даже на волос.
— Как ты нашла жену Жало?
— Лей помогла, — она не оборачивается, и я вижу ее точеный профиль. Улыбается своим мыслям — нежно, рассеянно, и я вновь бездумно дергаю руками. — И этот работорговец, Кайро. Ты не рад?
— Рад, — киваю без особого воодушевления. — На парня было совсем тошно смотреть. Ты возьмешь эту женщину себе в услужение?
— Мне достаточно Лей и Сай. Изен я хочу оставить здесь.
— Здесь? — мои глаза от изумления лезут на лоб. — Прямо здесь, Вель?
— А что? — невинно моргает ресницами. — Ведь она жена Жало, это справедливо. Он так мечтал вернуть свою семью.
Я не могу поверить ушам. Она всерьез считает, что поселить ее в обиталище агрессивных, одуревших без женщин мужиков — хорошая идея?! Да мне уже с трудом удается гасить приступы бешенства среди некоторых, они в любой момент готовы вгрызться друг другу в глотки. Несчастную Вийе едва не сожрали глазами, пока она жила у меня, а я еще долго потом ловил на себе злые, завистливые взгляды. И Вель хочет поселить здесь эту бабу?!
Но она смотрит так бесхитростно и улыбается с такой искренней радостью, что мне не хочется ее расстраивать. Злые слова так и остаются на кончике языка. Ладно, посмотрим, что там будет с этой Изен. Пусть сидит пока в бараке у Жало и не высовывается, пока я не придумаю, что делать…
— Как вообще у вас дела? Как себя чувствуют новички?
Я мрачнею. Невольно она затрагивает больную тему. Среди новичков, появившихся у нас в минувшую субботу, оказался молодой и смазливый парень. Воскресным утром я нашел его едва живым, связанным и избитым в кровь у склада с оружием. И кровь была не только на его лице. Бедняга до сих пор ест стоя, а я так и не выяснил, кто это сделал. Впервые мне пришлось применить наказание ко всем — кроме Зверя и Жало, в которых я уверен, как в себе самом. Экзекуцию парни сносили молча, и никто, к моему большому разочарованию, не выдал насильника.
Скотская жизнь делает из людей скотов, мне ли не знать.
— Нормально, — глухо лгу я.
— Кто готов к следующему бою? — Вель снова перегибается через подоконник и выглядывает в окно, за которым становится совсем серо. Но я не смотрю на небо: мой взгляд прикован к отчетливо угадывающейся под тяжелыми складками платья округлости пониже спины. Она это нарочно, что ли?
До меня не сразу доходит смысл ее вопроса. Но, спохватившись, я послушно перечисляю имена парней и виды оружия, с которыми они управляются лучше всего. На следующей неделе опять будет резня не с учебным, а с боевым. Вель всегда противится участию в поединках в такие дни, но трусливо прятаться от настоящей битвы недостойно сильных мужчин.
— И я сам хотел бы выйти. Рука теперь хорошо меня слушается, да и ребра уже почти не беспокоят.
Вель молчит, и до меня доходит, что все это время она меня совсем не слушала, будучи в мыслях где-то далеко и отсюда, и от грядущих поединков. Я тоже умолкаю и просто смотрю на нее, пока она задумчиво смотрит в окно.
Снаружи наконец-то разверзаются небеса. В конторе делается совсем темно, а шум ливня заглушает пульсирующий стук крови в ушах. На Вель невозможно смотреть, и не смотреть тоже невозможно. Жар в паху причиняет изрядную долю неудобств, и я ерзаю на лавке, одновременно дергая оковы. Железо больно врезается в запястья, и больше от моего дерганья никакого проку.
Звон цепей, впрочем, возвращает Вель из ее далеких грез.
— Почему ты молчишь? — смешно хмурит светлые бровки.
— Я говорил. Но ты меня совсем не слушала, — ворчу беззлобно, нагло любуясь линией ее плеч.
— Прости, — виновато вздыхает она. — Мне действительно сложно сосредоточиться. Сегодня я получила письмо от дядюшки.
— Правда? — сердце почему-то начинает колотиться быстрее. Глупые, глупые надежды… — И что он пишет?
Вель наконец отлипает от окна и подходит к столу. Достает из поясного кармана свернутый листок и, медленно перегнувшись через столешницу, расправляет передо мной.
— Читай.
Нет, она определенно нарочно. Мой взгляд жадно блуждает в ее декольте, которое она демонстрирует с поразительной невинностью. Лишь ценой невероятных усилий мне удается опустить глаза и сосредоточиться на рукописных строчках.
На той стороне листка, который она положила передо мной, как раз написано о политике. Так же жадно, как только что рассматривал прелести Вель, читаю скупые строки. Глаза выхватывают главное, и я давлю в себе облегченный вздох: Аверленд не сдается и по-прежнему давит на Саллиду относительно отмены рабства. Обещание предоставить военную помощь весьма туманно и расплывчато, зато поставки новых партий оружия практически гарантированы. Надеюсь, Одноглазый не упустит этот шанс…
Эта постыдная мысль борется во мне с надеждой на то, что король Аверленда пока еще не утратил совесть.
— Твой муж уже читал это письмо? — поднимаю глаза и вновь утыкаюсь взглядом в ложбинку между манящими округлостями. Мне кажется, или грудь Вель стала больше?
— Еще нет, — она неторопливо складывает письмо и прячет в складках пояса. — Вечером покажу.
— Хорошо, — невольно облизываю губы. — С делами покончено? Тогда прекращай меня дразнить и иди ко мне.
К моему удивлению, она подчиняется. Огибает стол, на какое-то мгновение замирает рядом, а затем грациозно присаживается мне на колено. Наверное, ей не слишком удобно, потому что она тут же хватается руками за мои плечи.
— Вель, — в горле клокочет невнятное, и я жадно ловлю ее взгляд, когда она тянется губами к моим губам.
Руки бессильно дергают оковы, а рот, готовый впиться в мягкие, податливые губы, вдруг размягчается, как сливочное масло, под ее несмелым поцелуем. Меня охватывает волной нервной дрожи. Сам не знаю, чего хочется больше: выплеснуть испепеляющую меня страсть или подарить моей девочке нежность. Но
