губы делают выбор за меня: осторожно трогают ее губы, впитывают их сладость, обхватывают мягкость. Язык скользит в приоткрытый ротик — не грубо, ласково. Невозможность обнять Вель сводит меня с ума, и я вновь и вновь, как одержимый, дергаю оковы за спиной. Она на миг отстраняется, чтобы вдохнуть воздуха, а мои губы уже касаются открытой шеи, обнаженных плеч… Я теряю себя, покрывая ее нежными, отрывистыми поцелуями.
— Опусти платье, — шепчу хрипло, касаясь языком манящих округлостей ее груди.
— Я не могу, — шепчет она в ответ, запрокидывая голову. Но нежные руки, обхватившие мою шею, прижимают мою голову ближе, теснее… — Я и так не должна этого делать.
Член сквозь грубую ткань штанов упирается ей в бедро. Но Вель не отодвигается, а наоборот, нетерпеливо ерзает у меня на коленях. Я пытаюсь подстроиться под ее движения, чтобы получить хотя бы долю запретного удовольствия.
— Не будь так жестока, — ною я, теряя лицо в ложбинке между ее грудей. — Опусти, совсем чуть-чуть, я всего лишь тебя поцелую…
— Я не могу, — мучительница упрямо мотает головой.
Поднимаю лицо. Вижу, как сильно, до белизны, она прикусила нижнюю губу. Вижу лихорадочный блеск в ее глазах. Вижу, как остро ей хочется того же, чего нестерпимо хочу я.
— Ты пришла поиздеваться, я понял, — выдыхаю сквозь зубы и тянусь губами к ее подбородку.
— Ты прав, я не должна была приходить, — огорченно вздыхает она, но все же не отстраняется.
Я непроизвольно вскидываю бедра, и она охает, крепче хватается за мои плечи, чтобы не упасть.
— Вель… — стону я и в злом отчаянии дергаю оковы.
От звука железки, покатившейся по деревянным доскам пола, мы оба на миг замираем. Еще не веря в произошедшее, шевелю рукой и понимаю, что на правом запястье больше нет железного обруча. Рука — всемилостивые боги, свободная! — тут же обхватывает талию Вель надежным капканом.
— Что? — шепчет она, глядя на меня расширенными глазами. — Как?..
— Сегодня боги на моей стороне, — ухмыляюсь довольно.
Осторожно, неловко выворачивая локоть второй руки, перекидываю цепь со спины на грудь. Бегло окидываю взглядом кандалы: так и есть, из отверстий в железом хомуте выскочила заклепка. Одно из колец разомкнуто и будто щерится разверстой пастью. Левая рука все еще скована, и я не могу выпрямить ее на всю длину из-за короткой цепи, но мне и этого хватает, чтобы придержать ею Вель, которая уже стремится вырваться.
— Нет, милая, — дрожу в радостном возбуждении. — Теперь ты никуда от меня не денешься.
Свободная рука немедленно тянется к откровенному вырезу платья, опускает вниз, освобождая налитые полукружия грудей.
— Джай, прекрати, — слабо брыкается Вель, но мои губы и ладонь уже накрывают вставшие дыбом розовые соски.
— Нет.
Только на это короткое слово меня и хватает. Пальцы и язык уже играют с испуганно сжавшимися комочками плоти, добиваясь вместо проклятий тихого стона.
Я стараюсь не быть с нею грубым. Я слишком долго не держал ее в объятиях, но не хочу уподобиться тому дикому животному, которое растерзало недавно несчастного новобранца. Я ласкаю грудь Вель, бережно целую обнаженные шею и плечи, милое лицо — столько, сколько могу терпеть.
А затем собираю ладонью ткань юбки, пробираюсь под край и касаюсь пылающей ладонью прохладного бедра.
Вель дергается, как от удара кнутом.
— Джай, не надо!
— Тихо, тихо, — шепчу я и поглаживаю, успокаивая, постепенно пробираясь вверх.
— Джай, я не могу… Я ведь говорила тебе, что обещала Диего…
— Плевать мне на твоего Диего и твои ему обещания, — бормочу безжалостно, раскрывая свою истинную суть. — А я говорил тебе, что ничего ему не обещал.
Рука гладит упругое бедро, находит среди вороха нижних юбок округлую ягодицу. Не могу удержаться, слегка сжимаю ее в ладони. Совсем слегка, чтобы не причинить боли и не оставить синяков…
— Джай, если ты не прекратишь, я расцарапаю тебе лицо! — шипит она, будто дикая кошка, и пытается вырваться теперь всерьез.
— Царапай, — запрокидываю голову и блаженно улыбаюсь, закрыв глаза. — Вот аркебузир удивится, когда увидит мою рожу. Не боишься, что тебя больше не будут называть доброй госпожой?
— Ты… — она задыхается — то ли от гнева, то ли от желания. То ли от всего вместе. Я не даю ей передышки, перехватываю поудобнее обеими руками — одна сверху, другая снизу — и быстрым движением усаживаю на себя верхом. Она ахает изумленно. — Что ты себе позволяешь?!
— То, что ты позволяла мне прежде, — мои пальцы бережно касаются под платьем шелковистой плоти между разведенных ног. — Ты ведь тоже хочешь меня, Вель, признайся.
— Это… — Она выглядит так притягательно — с разрумянившимся лицом, растрепавшимися волосами, приоткрытыми губами. — Это не имеет значения…
— Только это и имеет значение, — шепчу я и осторожно размазываю пальцем влагу между ее складочек — доказательство правоты моих слов. — Хочешь, я тебя там поцелую?
Она чуть бледнеет и отчаянно трясет головой, прикусывая губу.
— Я хочу, чтобы ты прекратил. Немедленно… Не смей… Ох…
Я запускаю палец глубже, и бедняжка Вель на миг прикрывает глаза, а затем роняет голову мне на плечо. Поднимаюсь вместе с ней на весу и осторожно опускаю на стол. Ее колени дрожат, когда я задираю платье и закидываю обнаженные стройные ноги себе на плечи. Она почти не сопротивляется, только тихо бормочет что-то бессвязное, перемежаемое отрывистыми вздохами и тихими стонами.
Я хотел бы целовать ее мучительно долго — так же мучительно долго, как она изводила меня в наши последние встречи, лишая меня даже самых невинных поцелуев. Но отомстить сполна не получается: ее бедра охватывает хорошо знакомая мне судорога, и вскоре тело Вель расслабляется в моих руках. Терзать себя дольше я не способен, поэтому подтягиваю ее ближе. Она приподнимается на локтях и смотрит на меня рассеянным взглядом.
— Ты ведь не будешь…
— Буду… — обещаю я и освобождаю из штанов готовый лопнуть от напряжения член.
— Джай! Я запрещаю тебе! — лихорадочно шепчет она, скребя ногтями по столешнице. — Знай, что без моего согласия ты совершаешь насилие!
В этом я вовсе не уверен, но в любом случае очень стараюсь, чтобы это было самое нежное насилие, которое когда-либо совершалось над женщиной. Она носит ребенка — моего ребенка! — и поэтому я сдерживаюсь изо всех сил, двигаясь в ней медленно и не слишком глубоко. Не разрывая нашей связи, приподнимаю ее и прижимаю к себе, покрываю поцелуями белую шею и покрасневшие от прилившей крови губы.
Она наконец-то прекращает сопротивляться и поддается моим движениям. Острые ноготки скребут теперь мой затылок и плечи, а я стараюсь дышать ровно и размеренно, чтобы продлить нестерпимое удовольствие.
Но все кончается до обидного быстро. Вель совсем
