первый оттенок цвета на многих серых лицах, и паутина, превратившая руки и ноги в плавники, начала растворяться. Но я не верил, что кто-то из них излечится до конца. Клаудия снова могла слышать – слегка – но я думал, что Вуди навсегда останется слепым.
Сиделка сказала, что услышала мой голос и подумала, что я снова впадаю в бред.
– Я говорил сам с собой, – сказал я; может, так оно и было. Радар даже ни разу не подняла головы.
В гости заскочил Кла. Он не стал утруждать себя приветствием, и не сел в кресло, а просто навалился на кровать.
– Ты схитрил. Если бы ты играл честно, я бы тебя уложил, принц ты или не принц.
– А чего ты ожидал? – спросил я. – Ты по меньшей мере на сотню фунтов тяжелее и быстрее меня. Скажи, что не поступил бы так же, будь ты на моём месте.
Он рассмеялся.
– Ты сделал меня, отдаю должное, но думаю, что твои дни ломания дубинок о шеи прошли. Ты собираешься поправляться?
– Хер его знает.
Он ещё немного посмеялся и подошёл к колышущимся занавескам.
– У тебя толстая шкура, вот что я скажу. – И он ушёл. Если он вообще там был. «У тебя толстая шкура, вот что я скажу» – это была фраза из старого фильма «Ти-Си-Эм» который я смотрел с отцом во времена его запойных дней. Не помню названия фильма, только то, что в нём Пол Ньюман играл индейца. Вы думаете, что в некоторые вещи в моей истории трудно поверить? Попробуйте представить Пола Ньюмана в роли индейца. В такое не сразу поверишь.
В ту ночь – или в какую-то другую, я не уверен – я проснулся от рычания Радар и увидел Келлина, самого Верховного Лорда, сидящего у моей кровати в своём парадном красном смокинге.
– Тебе становится хуже, Чарли, – сказал он. – Они говорят, что укус заживает, может, так и есть, но инфекция проникла глубоко внутрь. Скоро ты вскипишь. Твоё сердце распухнет и разорвётся, а я буду тебя ждать. Я и мой взвод ночных стражей.
– Побереги дыхание, – сказал я, что было глупо. Он не мог этого сделать, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он был мёртв ещё до того, как до него добрались крысы. – Убирайся, предатель.
Келлин ушёл, но Радар продолжала рычать. Я проследил за её взглядом и увидел в тени Петру, ухмыляющуюся мне своими подточенными зубами.
Дора часто спала в передней, и она прибежала на подгибающихся ногах, когда услышала мой крик. Она не включила газовые лампы, но держала один из фонарей в форме торпеды. Она спросила всё ли у меня в порядке и равномерно ли бьётся моё сердце, потому что всем сиделкам было велено следить за любыми изменениями в его ритме. Я сказал, что со мной всё хорошо, но Дора всё равно пощупала мой пульс и проверила припарку.
– Наверное, это были привидения?
Я указал на угол.
Дора прошлёпала туда в своих великолепных парусиновых туфлях и посветила фонарём. Там никого не оказалось, но мне и не требовалось убедиться в этом, потому что Радар снова заснула. Дора наклонилась и поцеловала меня в щёку, насколько позволял её изогнутый рот.
– Храшо, храшо, всё храшо. Спи, Чарли. Спи и выздоравливай.
2
Меня также посещали живые. Кэммит и Куилли, затем Стукс, ввалившийся с таким видом, будто это место принадлежало ему. Его рассечённая щека была зашита дюжиной петляющих чёрных стежков, от чего я вспомнил фильм «Франкенштейн», который смотрел по «Ти-Си-Эм» с отцом.
– Останится страшный шрам, – сказал он, потирая шов. – Я никогда больше не буду красивым.
– Стукс, ты не был красивым.
Часто приходила Клаудия, и как-то раз – примерно в то время, когда я стал думать, что, вероятно, выживу – с ней пришёл док Фрид. Одна из сиделок катила его в инвалидном кресле, которое, должно быть, раньше принадлежало королю, потому что спицы колёс выглядели будто из чистого золота. Мой старый заклятый враг Кристофер Полли обделался бы от зависти.
Покалеченная и инфицированная нога Фрида была ампутирована, и он явно испытывал сильную боль, но походил на человека, который будет жить. Я обрадовался, увидев его. Клаудия осторожно соскребла мою нынешнюю припарку и промыла рану. Затем они склонились над ней так, что их головы почти соприкасались.
– Заживает, – сказал Фрид. – Тебе так не кажется?
– ДА! – выкрикнула Клаудия. Она и впрямь снова могла слышать – во всяком случае, плохо, – но я подумал, что она будет говорить этими монотонными выкриками до конца жизни. – РОЗОВАЯ ПЛОТЬ! НИКАКОГО ЗАПАХА, КРОМЕ ВДОВЬЕГО МХА В ПРИПАРКЕ!
– Может быть, инфекция всё ещё там, – сказал я. – Может быть, она зашла глубоко.
Клаудия и Фрид обменялись удивлёнными взглядами. Док испытывал слишком сильную боль, чтобы улыбаться, поэтому за него это сделала Клаудия.
– ОТКУДА У ТЕБЯ ТАКАЯ ДУРАЦКАЯ МЫСЛЬ?
– А что, нет?
– Болезнь может скрываться, принц Чарли, – сказал док, – но инфекция видна. Она воняет и гноится. – Он повернулся к Клаудии. – Сколько прилегающей плоти ты удалила?
– ОТ ЛОКТЯ И ПОЧТИ ДО ЗАПЯСТЬЯ! ОНА ВЫРВАЛА ОХУЕННЫЙ КУСОК, И ЭТА ПУСТОТА ОСТАНЕТСЯ, НОВЫЕ МЫШЦЫ НЕ НАРАСТУТ! ТВОИ ДНИ ИГР, ВЕРОЯТНО, ЗАКОНЧИЛИСЬ, ШАРЛИ!
– Но ты сможешь ковырять в носу обеими руками, – сказал Фрид, отчего я рассмеялся. И это было приятно. С тех пор, как я вернулся от Тёмного Колодца, мне хватало ночных кошмаров, но смех был в дефиците.
– Тебе стоит прилечь и пусть кто-то даст тебе того обезболивающего, что тут используют, – сказал я доку. – Маленькие листья, которые надо жевать. Ты выглядишь хуже, чем я.
– Я поправляюсь, – сказал он. – И Чарли… мы обязаны тебе нашими жизнями.
В этом была правда, но не вся. Они также были в долгу перед Снабом. Он отправился туда, куда, наверное, обычно уходят снабы, хотя он мог появиться со временем (он умел это делать). Однако, другое дело Персиваль. Он не пришёл навестить меня сам, поэтому я попросил привести его. Он застенчиво вошёл в комнату с развевающимися занавесками, одетый в поварскую белую форму и прижимая к груди шляпу, похожую на берет. Я полагаю, так выглядел поварской колпак эмписийского шеф-повара.
Перси глубоко поклонился, отдав честь дрожащей рукой. Он боялся смотреть на
