Впрочем, помимо внешнего блеска, человек этот был не лишен способностей, и как раз сейчас он продемонстрировал Конвенту умение быстро разобраться в сути дела. Звучным, хорошо модулированным голосом Фабр поблагодарил Делоне за бдительность и раскрытие махинаций злополучной компании, но одновременно посетовал на неадекватность предложенных Делоне мер:
– Если ликвидацию компании поручить собственным ее руководителям, они найдут способы затягивать этот процесс до бесконечности.
Делоне, уже знакомый с этим доводом из уст Андре-Луи, прекрасно понимал его справедливость и ждал именно такого возражения. Если бы не вмешался Фабр, его привел бы Базир, еще один участник заговора. Фабр не являлся их соучастником, и его выступление было неожиданным; но едва ли оно могло привести к серьезным последствиям, поскольку никто из заговорщиков не рассчитывал, что в комиссию войдут только свои.
Между тем Фабр, распаляясь, становился все безжалостнее. Он выразил недоумение по поводу того, что Делоне не потребовал полной и немедленной ликвидации компании. По его мнению, для этой шайки негодяев не существовало наказания, которое было бы чересчур суровым. Он потребовал немедленной конфискации имущества преступников.
Дело зашло немного дальше, чем рассчитывали заговорщики. Но вскоре оказалось, что мнения собравшихся разделились. Депутат Камбон высказался в том духе, что требования Фабра слишком радикальны и подобные меры повлекут за собой большие потрясения в коммерческом мире, а те в свою очередь нанесут ущерб интересам нации. Потом на трибуну потянулись другие депутаты; все они не столько говорили по сути, сколько кичились своим патриотизмом, заставляя рукоплескать галереи, и дебаты грозили затянуться до бесконечности, если бы не вмешался Робеспьер.
Давно уже миновали дни, когда депутаты вздыхали и зевали от скуки, завидев невзрачного представителя от Арраса, спешившего обратиться к Собранию своим тусклым, монотонным голосом. Благодаря своему молодому союзнику Сен-Жюсту он вошел в силу, и это ярко отражалось в благоговейном, едва ли не трепетном замирании зала всякий раз, когда Робеспьер вставал с места. Даже наглецы на галереях, давно освободившие себя от всяческого уважения к личности, – и те, казалось, затаили дыхание. Невысокого роста, хилый на вид, триумвир отличался почти маниакальной аккуратностью в одежде. В тот день он предстал перед публикой в облегающем небесно-голубом сюртуке, надетом поверх полосатого атласного жилета, в черных панталонах до колен, шелковых чулках и туфлях с пряжками. Туфли были на очень высоких каблуках, что позволяло их обладателю казаться выше.
При полной тишине зала он выдержал долгую паузу. Его очки в роговой оправе были подняты на лоб, близорукие глаза на худом изжелта-бледном лице с нелепым курносым носом и широким, почти безгубым ртом, вечно растянутым в кошачьей ухмылке, пристально всматривались в лица собравшихся. Наконец самый могущественный человек в государстве решил, что ему должным образом внимают, и начал говорить. Он выразился в том смысле, что Конвенту надлежит тщательнейшим образом взвесить предложение Фабра, но сначала требуется провести обстоятельное расследование, которое подтвердит выдвинутое обвинение. Вообще-то этим должен заниматься не сам Конвент, а комиссия, которую лучше всего учредить сейчас же и которой предстоит не только изучить факты, но и выработать необходимые меры для пресечения мошенничества.
Высказавшись, Робеспьер все так же холодно и спокойно вернулся на свое место. Его слова воспринимались в те дни как руководство к немедленному действию. Никто не осмелился бы поставить их под сомнение, разве что бесстрашный титан Дантон, но тот пока наслаждался медовым месяцем в Арси-сюр-Обе. Раз Робеспьер требует, комиссия будет создана.
Настал час Шабо. Между заговорщиками было условлено, что требование назначить комиссию будет исходить от Делоне. Вмешательство Робеспьера с его высочайшим авторитетом оказалось им только на руку. Шабо поднялся со своего места по левую руку от Робеспьера, формально поддержал непререкаемого лидера и предложил назначить в состав комиссии Делоне. На самом деле этим выступлением он преследовал и другую цель – напомнить о себе, чтобы его тоже назначили в комиссию. Тут неожиданности не произошло: его имя сразу после этого и назвали. Но затем ход событий снова отклонился от намеченной линии. По плану теперь предстояло выступить и выдвинуть друг друга Жюльену и Базиру. Таким образом, своих людей в комиссии было бы четверо из пяти, то есть подавляющее большинство. Однако в результате своего выступления на роль первого кандидата выдвинулся Фабр, и его назначение было неизбежно. Потом кто-то назвал Камбона, выступавшего после Фабра и пытавшегося смягчить резкость последнего, к ним добавился Рамель, тоже участвовавший в дебатах, и на этом вопрос был наконец закрыт.
В тот же вечер заговорщики, несколько обескураженные таким поворотом событий и сомневавшиеся теперь в успехе своей затеи, собрались на улице Менар, чтобы посоветоваться с Андре-Луи.
Тот был вне себя от негодования. Он обрушил всю свою язвительность на Базира и Жюльена за то, что они пренебрегли благоприятной возможностью и не вмешались в обсуждение. Особенно просто было попасть в комиссию Жюльену, которого депутаты уже мысленно связывали с делом Индской компании.
– Это Фабр все испортил, – оправдывался Жюльен.
– Ладно, не будем ссориться, – сказал де Бац. – Какая разница? Неужели кто-нибудь верит в неподкупность этого фигляра? Вы знаете его биографию? Ба! Да за сотню тысяч франков он душу продаст. – Барон извлек из глубин секретера очередную пачку ассигнаций. – Вот, Шабо. Купите его. Тогда, чего бы ни пожелали Камбон с Рамелем, большинство в комиссии вам обеспечено.
Де Бац действовал по наитию. Когда четверо торговцев своими мандатами удалились, он посмотрел на Андре-Луи и рассмеялся низким грудным смехом.
– Все вышло даже лучше, чем вы планировали. Вовлечь в дело Фабра д’Эглантина – на такое я и не надеялся! Он стоит Жюльена, Делоне и Базира, вместе взятых. Боги сражаются на нашей стороне, Андре. Да оно и понятно, ведь все боги – аристократы.
Слухи о том, что Индская компания будет ликвидирована по приказу Конвента, немедленно распространились среди акционеров. За двадцать четыре часа паника достигла апогея и акции упали ниже того низкого уровня, который предсказал Делоне. Было чудом, что на них вообще находились покупатели. А покупатели тем не менее сыскались. Когда цена акций, в огромном количестве выброшенных на рынок, достигла одной двадцатой их реальной стоимости, все они были немедленно скуплены.
Вскоре стало известно и имя покупателя. Им оказался Бенуа, банкир из Анже. Собратья по ремеслу смеялись ему в лицо и называли сумасшедшим. Только безумец станет скупать бумагу, которая годится лишь на то, чтобы заворачивать в нее хлеб. Но Бенуа хладнокровно сносил насмешки:
– Вам-то какая забота? Я игрок. Мои шансы не так уж плохи. Судьба компании еще не решена. Если наступит крах, я не так уж много потеряю. Зато при благоприятном исходе наживу состояние.
Действовал он, разумеется, в интересах Делоне, Жюльена и Базира. Шабо в последний момент не хватило мужества. Делоне уговаривал его вложить половину суммы, полученной за согласие участвовать в махинации, но тот не рискнул из опасения потерять эти деньги. Вдруг он не справится с Фабром, рассуждал Шабо, а если Фабр не поддастся соблазну, дело будет проиграно. Вмешательство Фабра сделало невозможным издание двух декретов, которые они намеревались представить на выбор руководителям компании и шантажом вытянуть из них отступные за тот, что спасет их от краха.
