Сама мысль о том, что корабль может обо что-то удариться, была невыносима. Шеф как-то спросил Хагбарта, случается ли викингам перевозить лошадей или скот, и если да, то что они делают, чтобы животные в панике не начали метаться и биться. Хагбарт рассмеялся.
— Сколько раз на моем «Аурвендилле» перевозили лошадей, — сказал он, — и даже самым злым жеребцам стоило лишь хорошенько оглядеться по сторонам, чтобы всю дорогу стоять очень-очень смирно.
И Шеф хорошо их понимал.
Все-таки, несмотря на лед, приходилось торопиться, и в дневное время идти под полным парусом, со скоростью, лишь ненамного меньшей лошадиного галопа или стремительного бега, на какой способен юноша, когда ему нужно налегке промчаться какие-нибудь четверть мили. Но ладья летела по волнам часами. В первый день Шеф прикинул, что за двенадцать часов светлого времени они прошли свыше ста пятидесяти миль, хотя они постоянно лавировали против ветра и в результате шли медленней, чем по прямой. За два дня и две ночи они сделали, наверное, четыреста миль — четыре сотни миль, отделяющие весенние ручейки на равнинах Дании от вечного холода в горах Норвегии.
На протяжении всего пути Хагбарт объяснял спешку грозящими то с одной, то с другой стороны опасностями. Конвой короля Хрорика сопровождал их ночью вдоль берегов южной Ютландии и в проливе Бельт, отделяющем материковую Данию от священного Фюна — острова самого Одина. Здесь не очень опасно, сказал Хагбарт. У Хрорика договор с Гамли, королем Фюна. Но им пришлось резко отвернуть в море, когда с рассветом корабли Хрорика ушли назад. Король Арнодц из Аальборга, пояснил Хагбарт. Не враждебный, он, как и все, заботится о себе. Но и в заботы входит ограбление судов. Всех мореплавателей, кто не имеет его разрешения, не родственник ни ему, ни его ярлам, или просто слишком слаб и беззащитен. Однако сейчас он напуган — под угрозой его репутация.
— Кто угрожает ему? — спросил Шеф, а сам уже размышлял, спасет ли его приобретенная за несколько недель привычка от морской болезни на извивающемся «Аурвендилле». Хагбарт переждал приступ тошноты у Карли, осторожно сплюнул и ткнул большим патьцем вправо, на далекие очертания Фюна и Сьяелланда за ним.
— Настоящие ублюдки, — коротко сказал он. — Твои друзья, Рагнарссоны. Там их цитадель, Бретраборг, и даже сам византийский император предпочел бы не встречаться с ними в открытом море. Не беспокойся, — добавил он, — насколько я знаю, Змеиный Глаз со всем флотом ушел искать тебя на юге и до сих пор не вернулся. А если вернулся, то как раз сейчас появится вон из-за того мыса. Или они могли выстроиться там, впереди, в прямую линию от берега до берега.
Даже после того как они благополучно миновали все опасности пролива Скагеррак и шли под боковым ветром в десяти милях от протяженного побережья Южной Швеции, рассказы Хагбарта сводились к длинному перечню ловцов удачи: король восточного Гатса Тейт, король западного Гатса Вифил, вольные пираты с островов Ведер, флотилия отчаянных ребят из Малоземелья, согласно слухам пытающих счастья где-то на подступах к Норвегии, король Фармстедса Хьялси и постоянная угроза — по крайней мере, так утверждал Хагбарт, хотя Шеф подозревал, что тот нарочно их запугивает, — угроза, что безжалостные короли западных фьордов не пойдут, как обычно, грабить Ирландию и острова северной Атлантики, а решат потрясти шведов, которых они ненавидят.
— А что, — спросил однажды Карли, побледневший от морской болезни и переживаний, — в вашей стране любой может объявить себя королем?
— Ну, не совсем уж любой, — абсолютно всерьез отвечал ему Хагбарт. — Хорошо, если он сможет объявить себя богорожденным и многие это подтвердят. Скажем, для начала мы, жрецы Пути. Есть, правда, такие, кто слишком горд, чтобы врать о своем происхождении, например, ярлы Хлатира — если они от кого-то и происходят, то, наверно, от троллей. Но, как правило, если ты можешь собрать флот, скажем кораблей шестьдесят, и захватить клочок земли, хотя бы в несколько квадратных миль вроде Бретраборга — Рагнарссоны отобрали его у старого короля Кольфинна со Сьяелланда и отказались вернуть, — тогда можешь объявить себя королем. Морским королем, так обычно говорят.
— А нельзя стать королем на земле? Королем Крестьянской Усадьбы, или Смолланда, или Средней Кучи, или Дальнего Хлева? — спросил Шеф, которого нескончаемые опасности привели в желчное настроение.
— Надо, чтобы тебя признал тинг, — сухо ответил Хагбарт. — Самый простой способ — выйти на плошадь и сказать, что ты король и будешь собирать со всех налоги. Если уйдешь оттуда живым, то ты почти наверняка король. Богорожденный или нет — дело десятое.
Напряжение спало только на рассвете того дня, когда Хагбарт, внимательно обозрев горизонт в первых лучах солнца, объявил, что они вошли в воды королей Норвегии — Олафа и Хальвдана.
— Королей Норвегии? — переспросил Шеф.
— Короли Западного и Восточного Фолда, — ответил Хагбарт. — Каждый сам по себе, но правят вместе. И не смотри так, как насчет тебя с Альфредом. Вы ведь даже не братья. Сводные братья, если уж на то пошло.
Дальнейший спор не состоялся из-за появления со всех сторон многочисленных судов, каждое раза в полтора больше «Аурвендилла», с развевающимися длинными вымпелами. Шеф уже достаточно поднаторел в морском деле, чтобы признать в них корабли, предназначенные только для береговой охраны, не приспособленные для дальних переходов и штормовой погоды из-за составного киля, но способные вместить в коротком рейсе по сотне воинов — благодаря отсутствию на них запаса продуктов и воды. Поскольку ледовые поля сужали проход, корабли сближались и под конец выстроились в колонну, каждый шел в кильватерной струе предыдущего, весла их размеренно погружались в темную воду.
* * *
Впереди Шеф увидел то, что можно было бы назвать крупным поместьем, множество бревенчатых хижин, и от каждой поднимается столб дыма. В центре возвышалось большое здание, конек и фронтоны которого были украшены рогами. Вдали, вне поселка, у подножия гор, своим зорким глазом Шеф мог разглядеть несколько больших, наполовину скрытых елями строений, некоторые из них весьма странной формы. Там, где поселок спускался к воде, у пристаней лежали десятки лодок самых разных размеров. А у самой большой и длинной пристани стояли люди, по-видимому для приветствия. Или отряд тюремщиков. Шеф с тоской взглянул на островки, густо усыпавшие левую часть залива. До кромки льда не оставалось уже и пятидесяти ярдов. Дальше несколько сотен ярдов до земли, и над каждым островком шлейф дыма говорит, что он обжит и обитаем.
И каждый находится под властью соправителей, к какому бы Фолду ни принадлежал. Это еще если сердце не остановится в холодной воде. Если не превратишься в ледяную глыбу, когда вылезешь.
Шеф с запозданием сообразил, что вряд ли похож на царственную особу. В этот рейс он отправился в своих неизменных штанах, рубашке и сапогах, которые не снимал с тех пор, как две недели назад выбрался на берег в Дитмарше: заношенных, пропитавшихся солью и кровью — его кровью и кровью убитого им на отмели викинга, покрытых двухнедельной коркой смолы, пота и пролитой похлебки. Одежда ненамного хуже той, что он носил на норфолкских болотах в детстве, но викинги, как он заметил, были чистоплотнее, чем англичане или, по крайней мере, чем английские керлы. За едой рядом с ним сидел только Карли. Когда они заплыли далеко на север и ветер сделался пронизывающим, Хагбарт выдал им толстые одеяла, которые они обвязывали вокруг пояса.
