уйдут из этого кабинета, чтобы дальше, в рабочем порядке, решать задачу. Совещание закроют, все разойдутся, и вопрос по зимнику Ёнга — Кудрино — Центральный останется даже не стронутым с места. Мало — сказать, приказать, чтобы проложили трассу в месяц. Работа огромная и одним махом ее не осилишь. Если рассчитывать на старание осиповцев, то им нужно помочь. И у Гринашко вырвалось раздумье вслух:
— Записать можно все, но при таком положении слова останутся на бумаге.
— Кто сказал? — спросил Юдин, отвлекшийся на этот момент чтением какой-то бумаги. Тишина стала звонкой, ни один лист блокнота не прошелестел, ни чей карандаш не звякнул о стол. Лимонов, Подкидов и Михальчук осматривали Гринашко всякий на свой лад и манер и в общем его осуждали: чего, мол, высунулся, ведь за язык не тянули.
— Слова эти я произнес, — Гринашко поднялся и стоял над столом прямо, могуче, как вырубленный из кремневого комля. Юдин кивком поощрил его речи. — Толкуют, мол, там хорошо, где нас нету. Я бы добавил: а там, где мы есть, получается не всегда так, как нам хочется.
— Вы кто? — поинтересовался Юдин.
— Начальник Осиповского лесозаготовительного пункта. Вся основная тяжесть рубки леса по трассе ложится на Осипово. А мы во многом нуждаемся, чтобы самим осилить весь объем.
— Обоснуйте свои сомнения, — мягко попросил секретарь обкома. Теперь он с любопытством разглядывал красное, обветренное лицо лесоруба и, по всей вероятности, проникался доверием к этому человеку.
— Я не ожидал, что сидящие здесь товарищи будут отмалчиваться. А ведь они только и могут помочь нам как следует. Вот наши нужды: снаряжение, вездеход для перевозки рабочих, бензопилы и цепи к ним, спальные мешки и продукты — сухой паек.
— У вас есть заявка на все это? — спросил Юдин.
— Она при мне. — Гринашко вынул страницу, нагнулся к столу и еще приписал в конце два полушубка, о чем тут же и сообщил.
— Хорошо, — сказал секретарь обкома. — Завтра по вашей заявке вам выдадут все полностью и предоставят для вывозки в Осипово специальный самолёт. Смотрите — товарищи вас поддерживают, дружно кивают! Но коль скоро вы все получите, будет ли трасса прорублена в назначенный срок?
— Не сомневайтесь, пожалуйста! — взбодрился Гринашко, кладя длань на стол. — В Осипове живут люди надежные…
Утром Гринашко, уверенный, что все прошло, как по маслу, к часу отлета помчался в аэропорт. Велико же было его удивление, когда в отделе перевозок шумливый, лысый человек с отекшим лицом сказал, что никакого спецрейса на Осипово не снаряжали и грузов туда не принимали. Иван Александрович скорее опять на такси и за полчаса до обеда успел подскочить в нефтеобъединение. Секретарша грудью преградила ему дорогу в кабинет генерального директора. А преграждать там было чем! Гринашко даже скосил глаза не без искры во взгляде. Все доводы осиповца на секретаршу не действовали, и Гринашко уже собирался открыть дверь насильно, тут не до церемоний было, но из глубины кабинета послышался возглас, чтобы впустили.
Лимонов вальяжно пил чай в одиночку.
— А, это ты, наша беда и выручка, — насмешливо произнес он, поднося чашку с золотой каймой к полным губам. — Ну, в чем там еще дело?
— Я из аэропорта. Ни самолета, ни грузов, — недовольно сказал Гринашко.
— У меня для вас нет простых спальных мешков. Есть меховые, но их не отдам. — Лимонов мерял его все тем же насмешливым взглядом. — Больно уж ты инициативный! Как выскочил, так и выкручивайся.
— Да разве мне этот зимник нужен? — повысил голос Гринашко. — У нас есть свой на Чижапку, мы возим по нему лес, а ваши нефтяники свои грузы на Моисеевку. Нам хлопот с этим зимником по самые ноздри! В конце концов, вы обещание дали секретарю обкома, а теперь не хотите его выполнять. Я пойду к Юдину.
— Иди хоть в… — и Лимонов ввернул нецензурное слово.
— Я могу послать и дальше, но воздержусь, — стиснуто рассмеялся Гринашко и хлопнул дверью.
В обкоме сказали, что Юдин вчера вечером срочно отбыл в Москву. Дежурный милиционер помог ему связаться с помощником секретаря обкома, и тот, выслушав, велел Гринашко быть завтра снова в аэропорту к тому же часу…
— Ну вот, дед Секлей, — стал закругляться с рассказом Иван Александрович. — Утром опять я в порту. Самолет, загруженный полностью, меня ждет. Лысый, с отекшим лицом человек в отделе перевозок мне приторно улыбается. Ох, думаю я о нем, и подхалим же ты! Но ни слова ему, ни полслова. Прохожу, забираюсь в салон. Всего там горой наворочено! И спальники меховые, и бензопилы, и цепи к ним, и два полушубка, и ящики с говяжьей тушенкой. Ничем не обидели осиповцев! И понял еще я раз, что рука у Юдина твердая… А уж мы постарались тот зимник расчистить, как было нужно, и даже два дня сэкономили. Ты сам помогал рубить — как молодой старался!
— Проявил ты характер и дело продвинул, — почмокал губами Сергей Данилович. — А то бы тебя шапками закидали.
— Не из таковских, — хмыкнул Гринашко. — И эту нашу дорогу мы строго вымеряем! Мои километры сойдутся, а от приписчиков лишние вычеркнем…
За стенкой избушки трещали деревья от холода, поскуливал, вжимаясь в самый порог по ту сторону низкой двери, Бакулка…
Эпилог
Реки вскрывались в первой десятидневке мая по всей необъятной нарымской земле, и паводок, с каждым днем вырастая в силе, заполнял собой поймы, выхлестываясь из берегов. Яры подперла плечами шальная вода, облизала их и обузила, и по кромкам оставшейся суши, где кучно, где вроссыпь, в немом удивлении и по-весеннему зачарованно стояли, толпились дома деревень и поселков. Все захлестнуло собой безудержное половодье. И малые реки стали большими, а большие — великими. А где Обь была — там теперь целое море. Высоко пролетают дальше на север гуси. Утиные стаи с гомоном и со свистом крыльев носятся в поисках мест для гнездовий. Моторная лодка для нарымцев стала единственным средством передвижения, да еще обласок, такой же
