Старший бог, который не был Маэлем Морским, повернулся к Увечному богу.
– Ты долго бродил через кровь, которую я дал этому миру. Я – К’рул, Создатель Путей. Тебе настало время уйти, вернуться домой.
Поразмыслив над его словами, Увечный бог ответил:
– Я – из плоти и костей. Создан по человеческому подобию. Я не могу отправиться туда, откуда взывают ко мне мои дети. Хочешь, чтобы я призвал их сюда?
– Нет. Это будет означать смерть – для нас всех.
– Да. Будет.
– Есть иной способ, – сказал К’рул. – Начнет Геборик, но закончат другие руки.
– Плоть, в которую ты облечен, – добавил Маэль Морской, – не годится для возвращения. Но это лучшее, на что они были способны.
– Павший, – спросил К’рул, – доверишься ли ты нам?
Увечный бог посмотрел на Геборика и отпустил руки Старших богов. Потянулся к рукам Геборика.
Но смертный, отступив на шаг, сказал:
– Не сейчас и не обе. Обе – тебя убьют. Я сам дотянусь до тебя, Господи, когда придет время. Обещаю.
Увечный бог поклонился и тоже отступил.
Тогда своей отатараловой ладонью Геборик, которого некогда звали Легкая Рука, потянулся сквозь воду у себя над головой. Хлынул медный свет, заполнивший собой всю пещеру.
Вырвавшиеся из кургана огромные пальцы заняли весь холм – но почву не разодрали. Призрачные, полупрозрачные, они потянулись вверх и охватили Отатаралового дракона.
Корабас издала оглушительный вопль – но Скрипач не мог сказать, был это крик боли, муки или же клич свободы.
Позади Отатаралового дракона проявившаяся Т’иам – уже сделавшаяся более плотной, превратившаяся в многоголовое чудище – стала распадаться вновь. Вдали раздались вопли – драконы отрывались от нее, кидались прочь.
Бо́льшая часть бросилась улепетывать, будто им хвосты подожгли. Скрипач, не обращая уже никакого внимания на опускающуюся вниз громаду Корабас, смотрел им вслед, а другие драконы, серьезно пострадавшие, сыпались на землю, громоподобно сотрясая ее с каждым столкновением. Просто дождь какой-то из засранных драконов.
Быстрый Бен уставился вверх, негромко бормоча молитвы, и вдруг сощурился – он мог теперь видеть сквозь Корабас. Она у него – кто бы ты ни был, она теперь у тебя.
Боги, похоже, сработало.
Я обещал, Огнь. Я ведь обещал тебе, да?
Ладно, может статься, тут не только моя заслуга.
Может статься.
Это я из скромности, просто на случай, если вдруг разговор зайдет. Но здесь-то, в моей собственной голове… у меня получилось!
Калам увидел, как физиономию волшебника распирает от нечеловеческой гордости, и сразу понял, что у тощего человечка на уме. Он захотел врезать ему как следует. Раз эдак десять.
Присев, когда призрачная туша Отатаралового дракона проскользила мимо их всех, Калам повернулся, чтобы взглянуть на Увечного бога. Который так и стоял неподвижно с закрытыми глазами, воздев к небесам руки.
Может быть, приятель, тебя туда дракон заберет? Они вроде не все разбежались?
Рядом с ним вдруг опустилась на корточки женщина, которую он никогда не видел, одарив его ободряющей улыбкой.
– Неплохо выглядишь.
Боги, только не снова.
– Кто ты такая, Худа ради?
Улыбка сделалась еще шире.
– Я та, которая украла луну. Ого, похоже, ты мне не веришь?
– Не в этом дело, – откликнулся он. – Украла и украла, но вот сломала-то ты ее на хрена?
Озаривший ее лицо гнев был просто очарователен.
– Я – Апсал’ара, Госпожа Воров!
Он ухмыльнулся ей.
– Терпеть не могу воров.
Сразу ставь их на место. Всегда срабатывало.
Слышавший все это Быстрый Бен лишь фыркнул.
Что, Калам, так ничему и не научился? Или сам с собой справиться не способен?
Крыша пещеры вдруг засияла, словно раскаленная добела, и Геборик быстро повернулся к Увечному богу:
– Откройте глаза! Скорей! Здесь нельзя находиться, когда она появится. Никому!
Увечный бог обернулся. И почувствовал, что обоих Старших богов здесь уже нет.
Прощайте, Маэль Морской и К’рул Создатель Путей.
– Открывайте глаза!
Он так и сделал, и в этот миг почувствовал, как Геборик берет его за руку.
Корик выбрался из-за покосившегося камня, не сводя глаз с Увечного бога в каких-то пяти шагах от себя. Он чувствовал в себе потребность, дикую, невыносимую. Которая хотела его пожрать. Хотела уничтожить мир, в котором он жил, в котором не было ничего, кроме тоненькой оболочки, отделявшей то, что скрывается внутри, от того, что лежит снаружи.
Ответа этой потребности не существовало. Если не считать очевидного – о котором он и думать-то не решался. Иначе ему пришлось бы оказаться лицом к лицу с собственной историей – и не в виде ностальгической похвальбы, но как с последовательностью ран, которые ему довелось получать, хотя и не ему одному. Пришлось бы увидеть все шрамы – те, что носит сам, и те, что оставил на бывших с ним рядом.
Он смотрел на Увечного бога, как если бы это могло каким-то образом спасти его душу.
Увечный бог открыл глаза – и встретился взглядом с Кориком.
Вокруг него, как вихрящийся столб, вспыхнуло нефритовое пламя, завертелось все быстрее, сияние сделалось ярче, воздух наполнился воем.
Две пары глаз смотрели одна на другую сквозь изумрудный огонь.
И Корик увидел, как в другом взгляде пробуждается нечто… обещание?
Он почувствовал, как его душа тянется навстречу – ближе… ближе, – чтобы коснуться.
Увечный бог ему улыбнулся – с такой любовью, с таким пониманием…
Выросшая у него за спиной тень была здесь неуместна – ей было нечего делать среди языков пламени. Но Корик видел, как она поднимается, обретает форму. Он увидел, как из тени простираются две руки, увидел резкий, тусклый отблеск кинжалов.
Тень.
Корик заорал, раздирая себе глотку, чтобы предупредить… кинулся вперед…
Кинжалы в руках Котильона опустились.
Чтобы вонзиться в спину Увечного бога.
Неземное лицо исказила судорога, словно не оно улыбалось какое-то мгновение назад, голова запрокинулась, спина выгнулась в агонии.
Кто-то врезался в Корика, сшиб его на землю. Он принялся отбиваться, не переставая выть.
