— Не беспокойтесь, досточтимый посол. Я сяду рядом.
Аспазия удалилась за вином для стратега. Я заметил, что вечеринка продолжается как ни в чем не бывало, словно правителя и не было, хотя не заметить того, кто сидел рядом со мной на кушетке, было невозможно даже в темноте, — так он был заметен. Я не знал, что Перикл настолько выше меня.
— Мы не оказали вам должного внимания, — сказал он. — Но просто не было возможности.
— Я понимаю, стратег.
— Вы знаете, что это я послал Каллия в Сузы заключить мир?
— Да, мы знали это еще тогда.
— Надеюсь, вы знаете, как я противился Египетскому походу. Прежде всего, это было грубым нарушением нашего соглашения. Но поскольку я не смог должным образом огласить его перед собранием, то и не смог собрание уговорить. Все равно, оглашенный или нет, договор остается в силе, пока это касается нынешнего правительства.
— Великий Царь сказал бы так же.
— Долго же мы продержались! — Перикл хлопнул в ладоши — от радости? Я не мог определить только по голосу, не видя его. — Вы знали Фемистокла.
Это было утверждение, а не вопрос.
— Да, я переводил его слова, когда он приехал в Сузы.
Перикл встал и подал мне руку, мускулистую руку воина. Я кое-как поднялся на ноги.
— Я бы хотел поговорить с вами, — сказал он. — Наедине.
Стратег провел меня через зал. Хотя он задерживался перекинуться словом то с одним, то с другим из приглашенных, ни к кому из женщин, кроме Аспазии, он не обращался. Перикл отвел меня в маленькую душную комнатку, где пахло оливковым маслом.
— Здесь я работаю.
Он усадил меня на табурет.
Мы сидели так близко друг к другу, что я ощущал запах его пота, напоминающий раскаленную медь.
— Когда Фемистоклу устроили остракизм, мне было двадцать восемь, — сказал Перикл. — Я думал, это величайший человек из всех, что породил наш город.
— Но теперь…
Я начал было придворный ответ, но стратег перебил меня. Он не был падок до лести, то есть лести в персидском смысле. Как грек, он жаждал аттического разнообразия.
— С тех пор я изменил свое мнение. Это был алчный человек. Он брал деньги со всех, принимал их в том числе и от родосского тирана, что непростительно. Хуже того, взяв от тирана деньги, он ничего для него не сделал.
— Возможно, так Фемистокл доказывал, что он истинный демократ. — Я не удержался от колкости по адресу его партии. Шутка прошла незамеченной.
— Фемистокл доказал, что его слово ничего не значит. Но в свое время он был величайшим полководцем. Более того — или, возможно, к тому же, — он понимал мир лучше всех, кого я знал.
— Даже лучше Анаксагора?
— Анаксагор понял многие тайны мироздания. Конечно, это очень важные и глубокие знания. Но я говорю о политике. Фемистокл понимал, как поступят люди, раньше их самих. Он умел предвидеть будущее. Он мог сказать, какие грядут события, и не думаю, что этот дар достался ему от Аполлона. Нет. Думаю, он умел предсказывать будущее, потому что ясно понимал настоящее. Вот почему я хочу знать…
Перикл запнулся. У меня было чувство, что он смотрит на меня.
— Что вы хотите знать, стратег?
— Я хочу знать, что говорил Фемистокл об Афинах, о Спарте, о Персии. Естественно, если вы не захотите говорить, я это пойму.
— Я расскажу вам, что могу. — Я был честен. — То есть что смогу вспомнить, а моя память о недавнем прошлом не слишком хороша. Я могу рассказать слово в слово, что говорил мне Великий Царь Дарий тридцать лет назад, но уже забыл большую часть из того, что говорил мне Фукидид зимой в Одеоне.
— Счастливец! Хотел бы я его забыть. Да он не дает. Вы знаете, он борец, и борец плохой. Из тех, кто жмется, жмется к тебе, а потом исподтишка кусает. Афины тесны для нас двоих. Рано или поздно один должен уйти. Потому что…
Перикл снова запнулся. У него была склонность жалеть себя, принимавшая форму притворного непонимания противника. На последнем собрании он вел себя явно по-детски. Перикла критиковали за трату слишком больших государственных средств на строительство новых зданий. Вместо того чтобы объяснить, что без этих расходов половина населения лишится работы, он сказал:
— Прекрасно. На завершение строительства я потрачу собственные деньги. Но тогда честь постройки будет принадлежать мне, а не городу.
Поскольку хор «Нет!» был отрепетирован заранее, стратег получил ассигнования — и сберег свои средства.
Перикл воспринимал политические дела слишком лично. Впрочем, Афины — небольшой городишко, лидеры слишком хорошо знают друг друга, и поэтому их взаимные нападки всегда имеют личный характер и рассчитаны не только ранить, но и растравить рану.
Как бы то ни было, по настоянию Перикла я постарался припомнить свою единственную личную беседу с Фемистоклом. Она состоялась в Магнезии за год-два до его смерти. Не помню, почему я оказался в этой части мира. Но помню: когда вдоль тракта разнеслась весть, что едет царский друг, Фемистокл выслал навстречу мне гонца. Не соизволю ли я остановиться гостем в доме наместника? Как персу, естественно, мне было приятно, что он меня помнит. Как грек, естественно, я понял, что ему от меня что-то нужно.
Помню, что день клонился к вечеру. Кажется, стояло лето. Мы с Фемистоклом сидели на прекрасной лоджии с видом на сады его обширного поместья. За годы Фемистокл скопил огромное состояние и умудрился каким-то образом вывезти его из Афин до того, как лишился власти.
— Между мной и сатрапом в Сардах возникло недоразумение. — Он собственноручно налил мне и себе вина. — Дело пустяковое, однако… — По греческому обычаю, он выплеснул немного вина на пол. — Несколько лет назад я установил в Афинах статую, названную «Водоносом» — в память о тех временах, когда я был надзирателем за водой, — между прочим, непростая работа, но я тем не менее справлялся с ней неплохо. Статуя бронзовая — старомодно, конечно, но всем она понравилась. Как бы то ни было, после падения Афин персы забрали статую и установили в храме Геры в Сардах.
Да, Демокрит, он сказал «после падения Афин».
— И я спросил сатрапа, не могу ли я выкупить статую у храма и послать обратно в Афины, — понимаете, в знак примирения между персами и греками, и все такое прочее. Сатрап пришел в ярость. И теперь обвиняет меня в оскорблении Великого Царя, в измене, в…
Фемистокл долго перечислял угрозы сатрапа. Он был искренне обеспокоен этой перепалкой. Я постарался его успокоить, сказал, что улажу это дело через канцелярию и Третий дом гарема. Определенно мирный договор для Великого Царя важнее, чем какая-то статуя. К несчастью, примерно в то же время афинян угораздило напасть на нашу провинцию Египет. В ярости Великий Царь приказал Фемистоклу собрать флот. Через неделю Фемистокл умер — говорят, его укусила лошадь. А статуя Водоноса так и осталась в Сардах по сей день.
