занимая весь пол и все пространство до прилавка, громоздились тюки. Головы, руки и ноги мелькали в глубине отделов, как в бушующих волнах, лихорадка последних усилий правила бал, мотор готов был взорваться. Редкие прохожие, появлявшиеся у зеркальных витрин закрытого магазина, имели вид усталый и скучающий. Стояла удушающая жара. На тротуаре улицы Нёв-Сент-Огюстен три рослые простоволосые девицы, смахивающие на посудомоек, прижались лбами к стеклу, пытаясь разглядеть, что творится внутри.
Дениза появилась в отделе, и госпожа Орели, поручив Маргарите заменить ее, ушла в зал образцов, чтобы спокойно пообщаться со своей заместительницей.
– Сейчас мы проверим списки, потом вы сделаете итоговый подсчет.
Заведующая оставила дверь открытой, чтобы надзирать за работой, и они с Денизой почти не слышали друг друга из-за шума, врывавшегося к ним из зала. Они находились в большой квадратной комнате, где из всей мебели стояли лишь стулья и три длинных стола. В одном из углов разместились большие механические ножи для нарезки образцов, ежегодно сюда поступало тканей на шестьдесят тысяч франков, которые превращались в лоскутки или узкие полоски. С утра до вечера ножи рассекали шелк, шерсть и полотно, издавая звук, напоминающий ритмичный свист косы на лугу. На следующем этапе лоскуты подбирали по цвету и вклеивали либо вшивали в специальные альбомы. В проеме между окнами уместился маленький печатный станок для этикеток.
– Потише, дамы! – командовала время от времени госпожа Орели, едва разбиравшая, что произносит Дениза.
Закончив сверку первых листов, она оставила девушку со счетами, но почти сразу вернулась и привела с собой мадемуазель де Фонтене, которую передал им в помощь отдел приданого. Госпожа Орели решила, что, если маркиза подключится к работе, они выиграют время. Появление бедняжки взбудоражило весь отдел. Продавщицы смеялись и грубовато подшучивали над Жозефом.
– Сидите спокойно, вы мне нисколько не мешаете, – сказала Дениза, жалевшая мадемуазель де Фонтене. – Нам довольно и одной чернильницы.
Маркиза, угнетенная потерей прежних прав и привилегий, низведенная до уровня жизни простонародья, даже не поблагодарила за любезность и добрые слова. Она очень исхудала, лицо осунулось, кожа приобрела свинцово-серый оттенок, и только белые изящные руки и тонкие пальцы выдавали в ней аристократку. Судя по всему, бедняжка начала пить.
Внезапно смешки прекратились – с очередным обходом появился Муре. Он остановился, ища глазами Денизу, не нашел и знаком подозвал госпожу Орели. Они отошли в сторонку, он о чем-то тихо спросил, она глазами указала на зал образцов, после чего дала отчет о происходящем, в том числе об утренних слезах мадемуазель.
– Я очень доволен! – нарочито громко произнес Муре. – Давайте взглянем на описи.
– Конечно, – ответила заведующая. – Прошу в соседний зал, там не так шумно и будет удобнее заниматься сверкой.
Муре согласно кивнул, но хитрый приемчик госпожи Орели не обманул Клару.
– Уж лучше бы сразу повел кое-кого в спальню… – сердито прошипела она, и Маргарита забросала мерзавку одеждой, чтобы заткнуть ей рот.
Дениза, став заместительницей, ко всем относилась по-товарищески, так что ее личная жизнь никого не касалась. Отдел сплотился: продавщицы засуетились, Ломм и Жозеф изображали глухих писцов, а инспектор Жув, заприметив зорким глазом тактический маневр заведующей, начал прохаживаться туда-сюда перед дверью зала образцов, совсем как солдат, охраняющий сон командира.
– Дениза, дайте господину Муре описи, – велела госпожа Орели.
Девушка протянула Муре листы и не отвела взгляда. Она была очень бледна, но сумела совладать с нервами и держалась спокойно. Муре начал изучать записи, не посмотрев на Денизу. Госпожа Орели подошла к мадемуазель де Фонтене – та даже головы не повернула, когда появился Муре, – изобразила недовольство и сказала, понизив голос:
– С цифрами у вас не складывается, мадемуазель, займитесь лучше упаковкой.
Маркиза вернулась в отдел, продавщицы обрадовались новой потехе, а Жозеф так растерялся, что у него даже строчки поехали вниз. Клара была совсем не против помощи, однако, питая ненависть ко всем женщинам в магазине поголовно, сразу начала зло дразнить бедняжку. Как могла маркиза полюбить простака без рода и племени? Немыслимо! Злючка завидовала чужому чувству…
– Очень хорошо! Отлично, просто отлично, – повторял Муре, притворяясь, что изучает бумаги.
Мадам Орели искала повод удалиться, не нарушая приличий. Она отошла к механическим ножам, злясь на мужа, который оказался таким несообразительным и не нашел повода позвать ее. «Все как всегда! – ярилась женщина. – Такой и рядом с лужей умрет от жажды…»
Спасла положение Маргарита – ей хватило ума обратиться к заведующей за советом.
– Сейчас подойду, – ответила та и, обеспечив себе прикрытие, оставила наконец Муре наедине с Денизой. Вышла она величественной поступью, так гордо неся свой благородный профиль, что продавщицы не осмелились даже улыбнуться.
Муре медленно опустил описи на стол и посмотрел на девушку, которая даже перо из пальцев не выпустила, только еще сильнее побледнела.
– Я увижу вас вечером? – тихо спросил он.
– Я не смогу прийти. Мои братья у дяди и будут ждать меня к ужину.
– Разве у вас не болит нога?
– К сегодняшнему утру мне стало лучше, не беспокойтесь.
Этот вежливый отказ заставил Муре побледнеть, у него нервно дернулись губы, но из себя он не вышел и сказал тем тоном, каким и должен общаться со служащими доброжелательный хозяин:
– И все же, Дениза… Для вас не секрет, как глубоко я вас уважаю, выполните мою просьбу.
– Я очень ценю вашу доброту, – почтительным тоном отвечала девушка, – и благодарю за приглашение, но решения не изменю, ведь мальчики надеются на встречу.
Она никак не желала понять Муре. Дверь в зал оставалась открытой, и она кожей чувствовала, что служащие «Дамского Счастья» подталкивают ее к иному решению. Полина как-то раз по-дружески назвала Денизу «ужасной дурочкой», девушки поднимут ее на смех, узнав, что она отклонила приглашение хозяина. Мадам Орели, удалившаяся из зала, Маргарита, чей голос звучал все пронзительнее, неподвижная спина Ломма… все желали ее падения и подталкивали в объятия Муре. Далекий гул голосов, выкрикивающих цифры, великое множество товаров, переходящих с полок в руки продавцов и падающих на пол, доносил до нее жаркое дыхание страстей.
В разговоре возникла пауза, потом Муре спросил, почти не владея собой:
– Я могу надеяться увидеть вас завтра?
Простой вопрос поверг девушку в смятение.
– Не знаю… Я не могу… – пролепетала она.
Муре улыбнулся, хотел взять ее за руку, Дениза не далась.
– Вы боитесь… Но почему?
Девушка справилась с чувствами, посмотрела ему в лицо и улыбнулась, ласково и бесстрашно:
– Я не боюсь… Люди поступают в соответствии со своими желаниями, не правда ли? Я просто не хочу, только и всего!
За спиной Денизы, закрываясь, скрипнула дверь – об этом позаботился инспектор Жув. Двери были его епархией, и он полагал, что ни одна не должна стоять распахнутой. Казалось, никто не обратил внимания на это простое движение, только Клара шепнула что-то – наверняка гадкое! – на ухо мадемуазель де Фонтене, отчего та сделалась бледной как смерть.
Дениза резко поднялась, и Муре лишился остатков хладнокровия.
– Я люблю вас… – Его голос сорвался. – Вы не можете усомниться в моих чувствах, так не будьте жестокосердны, не играйте со мной… Вам нечего бояться. Я не раз хотел зазвать вас в свой кабинет и повернуть ключ в замке, чтобы отрезать путь к отступлению. Я так не поступил. Мы ведем разговор в зале, куда в любой момент могут войти… Я люблю вас, Дениза…
Девушка слушала, глядя ему в глаза.
– Ну объясните же причину!.. Разве вам легко живется? Каково это – заботиться о двух братьях? Просите, нет – требуйте от меня все, что угодно…
– Благодарю, но я зарабатываю более чем достаточно! – перебила Муре Дениза.
– Я сделаю вас свободной, вы будете наслаждаться роскошной жизнью… У вас появится собственный дом, я положу в банк на ваше имя некоторую сумму денег.
– Мне станет скучно! Я тружусь с десяти лет и не привыкла к праздности.
Муре в отчаянии махнул рукой. Дениза стала первой женщиной, не пожелавшей уступить ему. Другим хватало одного его знака, все, как покорные служанки, ждали каприза господина, а эта отвечает «нет» и даже не утруждает себя объяснением. Желание, подстегиваемое сопротивлением, переросло границы разумного. Возможно, он мало предложил? Муре решил надавить, удвоить,
