9 декабря в первой половине дня в Стокгольм прибыли поездом всемирно известный физик Вильгельм Рентген и лауреат в области медицины Эмиль фон Беринг. «Они поселились в Гранд-отеле», – поспешно рапортовали газеты, засылая в обеденный зал отеля своих рисовальщиков. Слава Рентгена заставила стокгольмцев трепетать от восхищения, о Беринге большинство из них никогда раньше не слышали. Наградив его премией, Каролинский институт выразил тем самым свое уважение к бактериологии – науке, в которой в XIX веке произошел крупнейший прорыв, хотя сам мэтр, Луи Пастер, умер пятью годами ранее. Главный соперник Пастера Роберт Кох наверняка обижался, что его обошли, но в 1901 году заслуги фон Беринга перед человечеством ценились выше. Разработанная им сыворотка против дифтерии спасла тысячи жизней и «дала врачам победоносное оружие в борьбе с болезнью и смертью», как было написано в обосновании.
Между тем лауреат премии в области химии Якоб Хендрик Вант-Гофф прибыл поездом из Голландии ближе к вечеру, протолкался по перрону как обычный пассажир и переночевал у шведского коллеги. Вант-Гофф, единственный лауреат, не носивший бороды, получил награду за открытие законов осмотического давления в растворах и, судя по отзывам, оказался самым харизматичным и общительным из всех троих. Пожилой поэт Прюдом не приехал. Он «лежал больной, страдая нервными болями, во французском провинциальном городке»9.
В Нобелевский день Стокгольм утопал в серой и унылой декабрьской темноте. Никакого праздничного освещения, чтобы разогнать мрак, ни одного желто-голубого шведского флага. «При малейшем поводе вроде именин детей принца поднимают флаги, но не тогда, когда в том же городе вручается Нобелевская премия. И интерес широкой общественности – соответствующий», – сетовала газета Socialdemokraten.
Вручение премии должно было проходить в Музыкальной академии на берегу залива Нюбрувикен. Уже за полчаса до назначенного времени по рядам прошло волнение. В зале яблоку негде было упасть – 1300 человек во фраках и строгих платьях до пола, «дамы без шляпок». Вокруг сияли «звезды и прочие ордена», а на подиуме посреди зала стоял новый бюст Альфреда Нобеля, выполненный по его посмертной маске и последней фотографии. Сцена была задрапирована голубой материей с золотыми узорами, зал украшали пальмы и лавровые листья10.
Новости о параллельном праздновании во Дворце вольных каменщиков в Кристиании пришли телеграммой – как в Стокгольм, так и счастливым лауреатам. Первая премия мира в истории была поделена между французом Фредериком Пасси, без малого 80-летним пионером международного пацифистского движения, и основателем Красного Креста швейцарцем Анри Дюнаном. Половина премии – за мир, половина – за гуманитарную работу. «Эта премия – Ваша заслуга, глубокоуважаемая, ибо именно благодаря Вам Нобель узнал о движении за мир…» – писал потом Дюнан глубоко разочарованной Берте фон Зутнер. Ей пришлось ждать до 1905 года, прежде чем она получила свою премию11.
Лауреаты, приехавшие в Стокгольм, заранее прибыли в Музыкальную академию. В толпе были замечены как родственники Нобеля, так и душеприказчик Рагнар Сульман. Гул голосов внезапно стих, когда в восьмом часу дирижер поднял палочку, и придворный оркестр заиграл торжественную увертюру Людвига Нормана.
Король Оскар II объявил, что не сможет присутствовать. Вместо него на сцену вышли шведский кронпринц Густав Адольф (позднее Густав V) и принц Евгений. Им пришлось ограничиться вручением дипломов, так как золотые медали с портретом Альфреда Нобеля не были готовы. Торжественные речи и хор сменяли друг друга. Единственным отклонением от программы стало неожиданное выступление постоянного секретаря Шведской академии в стихах.
После церемонии 130 избранных господ отправились на банкет в Гранд-отель. Дам не пригласили.
На следующий день газеты в красках описывали мероприятие. Некоторые откровенно иронизировали над неожиданным стихотворением Вирсена. «Мудрейший секретарь восемнадцати академиков от имени шведских премирующих организаций поэтичным пасторским голосом исполнил весьма прозаичную и жалкую песнь», – писала Arbetet. Газета особо намекала на первую строфу «бедного придворного лизоблюда, лютеранско-папской овцы». Должно быть, насмешка больно отозвалась в сердце Карла Давида аф Вирсена, который по-настоящему старался и пребывал в убеждении, что прекрасно передал атмосферу первого в истории вручения Нобелевской премии:
Тяжелый труд, которого не ждали, На плечи Швеции возложен был, И многие в волненье трепетали — Ведь мир решать нас правом одарил, Кто глубже всех познал стихов созданье, Кто выше всех в искусстве врачеванья, Кто лучший в области естественных наук — Награду примет тот из шведских рук12.
Эпилог. Больше века спустя
Как обычно, фуры из Сан-Ремо прибывают за неделю до Нобелевского дня. В Стокгольме, где царит декабрьский холод, сорок восемь тысяч цветов, прибывших по специальному заказу, быстро разгружают, обрезают и поливают в тепличном ангаре. Уже в августе цветочные декорации опробовали перед телекамерами. В этом году грузом из Италии прибыли розы, хризантемы, гвоздики, амариллис, эвкалипт и большое количество зеленых растений.
Тринадцать расторопных флористов приглашены, чтобы начать самый длинный рабочий день года. Половина поддонов из Сан-Ремо идут на создание сплошной стены из цветов длиной в тридцать метров в зале, где проходит вручение премий, остальное будет использовано для украшения Нобелевского банкета. На стене в теплице каждый год висит один и тот же талисман – большой золотой медальон (из пластика) с портретом Альфреда Нобеля.
В последние часы перед началом торжества флористы снуют по Концертному залу, точно мышки, опрыскивают водой цветы и убирают увядшие листья. Трубачи упражняются на фанфарах. Иностранные телекомпании проверяют ракурс своих камер. Нобелевские лауреаты этого года учатся правильно кланяться: сначала королю, потом – Нобелевскому комитету.
На заднем плане, как и во все прочие годы, стоит патинированная гипсовая копия того бюста, который был сделан на основании посмертной маски Альфреда Нобеля.
Тем временем в здании Ратуши сорок официантов и официанток вот уже девять часов накрывают на стол, пробегая по Голубому залу с линейкой и рулеткой, чтобы все приборы стояли ровно, с точностью до миллиметра. Тысяча триста гостей – это более пяти тысяч бокалов и почти столько же тарелок с золотым ободком из нобелевского сервиза. Десять тысяч начищенных до блеска приборов лежат строго перпендикулярно цветочным композициям.
Поваров ровно сорок пять – они с полной отдачей работают на кухне несколькими этажами выше. Нобелевское меню составлялось еще в феврале. Для горячего блюда вырастили тысячу триста одинаковых по размеру перепелок, черный чеснок ферментировался до идеального состояния в течение нескольких месяцев. Сейчас они скатывают девять тысяч шариков из маринованных райских яблочек и укладывают их в маленькие тарталетки с дайконом и майонезом с добавлением черемши. На тарелочках с закусками тарталетки образуют красивый полукруг вокруг запеченного на углях террина из омаров и морских гребешков.
