теперь доступно… после ранения.
— Я не об этом. Ты… тоже любишь его?
— Люблю? — он удивленно вскинул бровь. — Ким — всего лишь раб. Верный пес, который никогда не обманет и не предаст, не укусит руку хозяина. Не спорю, он достоин моей милости, но как можно любить раба?
— Что ж, пусть, — вздохнула я, не желая снова затевать наш извечный спор. — Но ты к нему нежно привязан. Зачем скрывать?
— Чего ты хочешь, Вельдана? — черные брови мужа съехались к переносице. — Я знаю, что Ким тебе неприятен, но не откажусь от него.
— И не надо, — я улыбнулась. — Раньше я думала, что это блажь, извращение… Пока не поняла, что он действительно тебя любит.
— Я бы предпочел, чтобы ты любила меня, — глухо отозвался Диего, теперь не сводя с меня глаз.
— Я люблю.
— Лжешь. Ты не хочешь моих ласк, не испытываешь со мной удовольствия…
— С чего ты взял? — настал мой черед стыдливо отводить взгляд. Я была уверена, что изображала пылкую страсть весьма правдоподобно.
— Ты не умеешь притворяться, — разрушил мои иллюзии Диего. — Я знаю, что противен тебе.
— Это не так, — искренне возразила я и вновь провела рукой по его волнистым волосам. — Я люблю тебя, но… наверное, как могла бы любить брата.
— Брата, но не мужа, — в его голосе прозвучала горечь.
— Прости, — вздохнула я, боясь поднять глаза. — Я пыталась, но…
— Ну, что ж, — вздохнул он в ответ. — Я понимаю, что не такого мужа ты хотела. Как бы я ни старался, ты остаешься холодна. Вам, женщинам, нужно другое…
— Вовсе нет, — я вспыхнула, окончательно смутившись. — Вполне можно прожить и так.
— Ну разумеется, — иронично хмыкнул Диего. — Ты ведь уже наверняка нарушила мой запрет, и не единожды?
— Что? — опешила я. — Ты говоришь о… нет, нет!
Жар на щеках стал почти нестерпимым.
— Я понимаю, — продолжил Диего с ноткой горечи в голосе, не обращая внимания на мои возражения. — Ты, конечно, имеешь право на свою долю удовольствия… но как бы было хорошо, если бы согласилась принять Кима!
— Нет, — от такой мысли я внутренне сжалась и испуганно замотала головой. — Я не хочу его. Ким твой, а не мой. Меня все устраивает и так, Диего. Поверь, я не нарушала твоего запрета и не изменяла тебе…
Я запнулась, не договорив. Диего требовал, чтобы я не отдавала Джаю свое тело, но разве не было изменой то, что мы делали с Джаем, когда пытались зачать ребенка? А то, как я целовала его — жарко, бесстыдно, словно рабыня, словно продажная женщина, стоя перед ним на коленях? А разве не было запретным то желание, которое разрывало меня изнутри от невозможности соединиться с любимым?
— Я не сержусь на тебя, Вельдана, — ласково произнес Диего и приподнял пальцами мой подбородок.
— Но я не…
— Я понимаю, что это твой раб, твоя собственность, и ты имеешь право делать с ним все, что захочешь… Понимаю, что должен быть благодарен тебе, ведь ты приняла меня… таким. Приняла мою связь с Кимом. Согласилась родить мне сына. Я надеялся, что рано или поздно между нами все наладится, но… видимо, не судьба. Я не хочу быть с тобой жестоким, но… меня мутит от одной мысли, что это животное прикасается к тебе своими лапищами. Я еще не забыл, как ты ходила вся в синяках…
Я не знала, куда девать глаза. Так стыдно мне не было еще никогда. Лучше бы Диего не заводил этого разговора, потому что… при мысли о Джае жидкий огонь мгновенно разлился по жилам, заставив сердце стучать быстрее. Мне хотелось трясти головой, говорить, что я невиновна — но в глубине души я знала, что это неправда. Я влюблена, отчаянно и безнадежно, и отнюдь не в своего мужа…
Диего довольно долго вглядывался в мое лицо, читая меня, как раскрытую книгу.
— Цепи с него не снимут, не надейся, — строго добавил он. — Как и с каждого из них, кто приближается к тебе. Прости, но я должен заботиться о твоей безопасности и о безопасности своего наследника. А еще… — Диего склонился еще ближе к моему лицу. — Я не допущу, чтобы по поместью ходили порочащие нас слухи.
— Диего, — сухие губы с трудом разомкнулись, — но я вовсе не…
— Молчи, — зашептал он мне в ухо, притягивая ближе. — Не хочу слышать твоей лжи. Давай просто сделаем вид, что ты не ослушалась меня.
Губы Диего коснулись моей шеи ниже уха, и я невольно напряглась.
— Не бойся, — усмехнулся он и отпрянул. Вгляделся в мое лицо внимательно, с неприкрытым любопытством. — Я не стану тебя трогать, пока сама не попросишь. А ты ведь не попросишь, верно?
Я не знала, что и думать. Определенно, этот вечер что-то изменил между нами, но в какую сторону? Стали ли мы ближе друг к другу или наоборот, Диего пытался оттолкнуть меня от себя?
Он вновь откинулся на подушки и взял книгу, словно потерял к разговору всякий интерес.
— Коллантес, однако, большой затейник, — произнес он буднично и перелистнул страницу. — Вот послушай, что пишет…
Ливни зарядили не на шутку — я лишь диву давалась, откуда в небе может взяться столько воды? Дорожки в саду без конца размывало, рабы едва успевали подсыпать свежий гравий. Если поначалу вода исторгалась из туч лишь по ночам, то теперь дождь мог начаться и посреди дня — угадать его появление сделалось невозможным.
После того странного разговора отношение Диего ко мне переменилось. Удивительно, но теперь мы как будто стали ближе друг другу: не могли наговориться за завтраком, повергая в немое изумление Изабель; часто ездили в гости, где Диего не позволял мне оставаться одной и всячески подчеркивал свое ко мне уважение; проводили вместе вечера — за чтением книг, задушевными беседами, просто лежа рядом в благотворном молчании. Он сдержал обещание и не пытался прикасаться ко мне, как к женщине, зато мог обнимать и даже весело тискать, будто младшую сестру. Много рассказывал о своем детстве, об отце, о брате, которому предстояло стать наследником дона Алессандро и сенатором, о тяжелых лишениях в годы войны, о матери, которая после смерти отца и брата взвалила на себя бремя заботы о доме. Он старался обходить лишь тему своей травмы, хотя и сказал, что мать в те тяжелые месяцы после ранения самоотверженно выхаживала его и буквально вытащила с того света, побуждая жить дальше. Единственным, что могло посеять между нами раздор, было рабство и отношение к рабам — ведь каждый раз мы ссорились, стараясь доказать друг другу очевидное.
Я больше не ощущала в себе
