Для такого было уже поздно.
Шаман почувствовал ветер на спине, а среди палаток и шалашей ахерских племен вдруг раздались крики.
Он развернулся.
На него из тумана выползало гигантское черное чудище. Огромное, как половина их лагеря. Его нос вставал над головой Понвереда на высоту двухсот рослых охотников.
А потом с носа упала веревка и по ней соскользнул человек. Пустой Зуб его узнал.
Это был тот самый мужчина, который купил у них лодку.
— Подплыла ближе, чем я думал, — сказал пришелец на языке племен, широко улыбаясь. — Значит, тут неплохая глубина у самого берега.
Шаман открыл и закрыл рот дважды, прежде чем отозвался:
— Ты знаешь наш язык.
— Борехед довольно неплохой учитель. Он приплыл со мной.
Борехед. Пустой Зуб почувствовал, как при звуках этого имени в груди его распускается надежда, которая, однако, тут же погасла. Даже самый сильный из живущих нынче шаманов не наполнит моря рыбой.
— Чего ты хочешь, человек? — спросил он глухо.
Тот перестал улыбаться и сказал серьезным тоном:
— У твоего народа нет бога, шаман, и потому вы стали игрушкой в руках любого из Бессмертных. А у меня есть богиня-корабль, которая долгие дни сопротивлялась Андай’е, но которой теперь нужны верные. В ее теле живут твари, на них вы могли бы охотиться, пока не выплывете в воды, полные рыбы. Похоже, богиня покажет вам все, что вы должны знать, чтобы жить в ней и с нею.
Человек остановился и посмотрел на ахера, склонив голову набок.
— Борехед тоже согласился присоединиться к вам. Что скажешь на это?
Понверед Пустой Зуб молчал. Из слов чужака он запомнил два: охотиться и есть.
И все же он колебался.
— Мой народ… — попытался облечь свои опасения в слова шаман, — не умеет плавать на таких кораблях и не умеет на них жить.
Глаза мужчины, синие, словно стена ледника, блеснули.
— Грядут непростые времена, шаман. Времена крови и слез. Вы уже познали и одно, и другое, а будет еще хуже. Некоторое время я буду плавать с вами и помогу, насколько сумею. Может, я и окажусь не спасителем твоих людей, а их погибелью, но, по крайней мере, дам вам шанс. Это больше, чем вы получили от ледяной суки. И от остальных богов.
Понверед даже вздрогнул, задетый грубой правдой этих слов. Потом кивнул, потому что люди именно так выражают согласие, и выдавил:
— Я позову охотников.
Альтсин Авендех улыбнулся и пробормотал на языке Бессмертного Флота:
— Надеюсь, Оум, что тебе понравится моя идея. А если нет, — широко оскалился вор, — то поцелуй себя в свою деревянную задницу, сукин ты сын.
* * *
Ей снилось, что она тонет в море крови, густой, будто смола. Красные волны раз за разом заливали ее лицо, липли к коже, а когда она открывала глаза, то все было багряного цвета.
Она тонула, давилась, ей не хватало дыхания. И не могла поднять рук, чтобы пошевелить ими, потому что нечто удерживало их подле тела.
Она отчаянно крикнула, а кровь наполнила ее рот, нос, горло.
Она имела вкус гнили и смерти.
Кей’ла захлебнулась рождающимся в ней криком и вырвалась из объятий кошмара.
Она лежала на земле.
Была связана.
Глаза ее склеивала некая масса, и она не могла разлепить их.
Девочка открыла рот, чтобы что-то сказать, но тогда кто-то положил палец на ее губы.
— Ш-ш-ш. Ничего не говори… Тебя сильно ударили по голове. У тебя на глазах кровь. Я тебя умою.
Это был анахо, язык верданно, но слова звучали со странным акцентом. Некто выговаривал их старательно и медленно, будто знал только базовые обороты и не хотел сделать ошибку.
Влажная тряпка притронулась к ее лбу. Легко и осторожно.
Кей’ла подняла веки — только когда почувствовала, что они чисты.
Над собой она увидела лицо женщины, что могла быть ее бабкой; лицо, медленно проигрывавшее бой с морщинами, но все равно остававшееся некоторым образом красивым. У женщины были темные глаза и темные, пронизанные сединой волосы, постриженные коротко, словно у мужчины.
— Ты меня видишь.
— Да.
— Ясно… то есть отчетливо?
— Отчетливо.
— Хорошо. Мать хочет поговорить с тобой.
Мать? Значит, мать этой старой женщины?
— Э’енретусах, — услышала она другой женский голос. — Сумверт он ноар.
Появился мужчина, и вместе с женщиной, которая обмывала ей лицо, они подняли Кей’лу, которая благодаря этому поняла, что кто-то привязал ее к доске. Ноги, туловище, руки ее были спеленаты, словно у младенца в люльке. Девочка дико задергалась.
— Не нужно, мы привязали тебя ради твоей же безопасности, — пояснила вторая женщина, та, что приказала ее поднять. — Э’кале. Разверните ее.
Ее развернули. А Кей’ла снова захлебнулась воздухом. На этот раз от удивления.
Впереди, не далее чем в пяти ярдах, на спине большого животного сидела женщина, которая светилась красотой настолько нереальной, что выглядела богиней. Черные, до плеч, волосы стекали вдоль треугольного гладкого лица с небольшим носом и полными красными губами, за которые любая из старших сестер Кей’лы дала бы себя на куски порезать. Но все это блекло в сиянии больших темных глаз под длинными ресницами.
Но дело было не в волосах или глазах, носе или губах — но в целостности, в какую складывались эти черты.
Самый красивый конь в табуне вовсе не обязательно обладает самыми длинными ногами, пышнейшим хвостом или самой красивой шеей.
Зато у него наилучшие пропорции.
Девочка знала, что не позабудет этого лица. Никогда.
А потом до нее дошло, где она находится и что происходит вокруг.
А вокруг была армия людей. Кей’ла видела отряды мечников, с ног до головы одетых в белое, в белых масках. Воины держали в ладонях длинные, узкие клинки, такие же белые, как и их одежды. Краем глаза, потому что все еще не могла шевелить головой, девочка заметила отряд всадников на животных, которые выглядели как снаряженные в битву лошади, но броня их составляла части тел этих животных. Да и каждое из них было на два фута выше, чем самые мощные кони верданно.
Группа высоких — футов в восемь — великанов с синей кожей держала в руках гигантские арбалеты. Их чешуйчатые доспехи поблескивали золотом.
Слева… Кей’ла почувствовала дрожь, когда увидела сотни серокожих убийц, сидящих на окровавленной земле и спокойно чистящих оружие.
Справа была куча камней, оставшихся от колонны, которая…
