— Но ты уже умеешь петь! — возразил я, — Я же слышал!
— Я спою для тебя мою самую красивую песню! — она легонько похлопала по моим пальцам своими бледными и холодными, заставив невольно вздрогнуть от ощущения холода, вдруг торопливо отдернула свои руки, грустно посмотрела на меня, — Только… — и запнулась.
— Только? — спросил я встревожено.
Я… не смогу?.. Ты… хотела сказать «я не дождусь»?..
— Только вдруг уже есть у кого-то самолет с именем «Чайка»? — смущенно улыбнулась она.
— Тогда назовем его «Чайкина мечта» или «Песня чайки».
— Да, так лучше! — она широко улыбнулась. Довольная.
Ну, я хотя бы тебя подбодрил. Но я постараюсь успеть!
— Тогда… — запнулся, вновь заметив на себе ее черные, внимательные глаза.
Ветер, подув, тронул мои подсохшие волосы, короткие. А ее, мокрые, черным драным покрывалом стекали по ее плечам и худенькой пока груди.
— Тогда я пойду. Я сегодня же позвоню тому врачу. И скажу, что я решил. Что я готов. Тогда, если я выживу, я уже скоро начну учиться. И так я скорее сделаю свой самолет.
— Хорошо, — грустно улыбнулась она, — Иди.
И я, развернувшись, пошел прочь.
— Твой дом в той стороне! — полетело мне вслед.
— А ты знаешь, где я живу? — растерянно повернулся к ней.
— Но ты пришел с той стороны, — девочка смущенно указала рукой.
— А, да, — сам смущенно улыбнулся.
Мы какое-то время смотрели друг другу в глаза, а потом, сделав усилие, я отвернулся и пошел домой. Точнее, пошел к тому врачу, который хотел попытаться сделать для меня чудо. Хотя бы попробовать.
— Постой! — отчаянно прокричала она.
— Что? — я снова к ней повернулся.
— Это… знаешь… — и она смущенно запнулась, опустив голову.
Не хотела мне говорить, где она живет? У нее такие злые родители? Или… она не хотела расстраивать меня, признавшись, что не дождется? Вдруг она была уже уверена?
— Ты… — девочка робко посмотрела на меня, потом, оживившись, выдохнула: — Ты ведь не сказал свое имя! Когда ты вырастешь… а люди меняются, вырастая… как я узнаю тебя, если не знаю твоего имени?..
Или ты просто подумала, что даже если я выздоровею, то я изменюсь и больше не приду?!
Обидно стало. До боли в сердце обидно! Так и сжалось от горечи что-то внутри!
На она смотрела на меня с надеждой. Эта девочка, подарившая мне мечту. И я уже обещал ей, что я вернусь. Что я постараюсь ее мечту исполнить. И она заметно обрадовалась моему желанию помочь. Даже если сейчас мы расстанемся насовсем. Даже если я не вернусь… или я просто не успею вернуться. Она как будто знала чего-то такое, чего не знал я.
Но она мне верила.
И я притворился, что поверил, что она мне верит. И, заставив себя улыбнуться, сказал ей:
— Я — Такэси. Такэси сделает самолет. Такэси назовет его «Песней чайки» или «Чайкиной мечтой».
— Хорошо, — Камомэ счастливо мне улыбнулась, — Я буду ждать, когда ты вернешься, Такэси.
Только грусть мелькнула в ее темных глазах.
Я заставил себя отвернуться и ушел.
То есть, я сделал несколько шагов и обернулся.
Она стояла на том же месте, зябко обнимая худые плечи.
— Дождись меня, Камомэ! — прокричал я, — Такэси сделает тот самолет!
Даже если Камомэ никогда не сможет подняться на нем.
— Я верю тебе! Иди! — грустно улыбнулась она, — Тебе нельзя еще больше заболеть.
— И ты не смей болеть! — сердито проорал я, — Иди погреться домой!
Как будто это могло что-то изменить!
— Я приду погреться домой, — тихо сказала она.
Кажется, именно это сказала она.
А я отвернулся, чтобы она не видела моих слез.
Я же обещал ее поддерживать. Но я не мог не плакать, думая, что ее здесь не будет, когда я вернусь. Впрочем, на моей спине глаз не было, а я старался ровно идти, и голову подняв. Закусил до крови губу.
Я же обещал. Я же обещал ей, что вернусь!
Пусть она верит.
Хотя бы последние свои дни и часы пусть она верит, что я однажды вернусь. И в небо однажды взлетит наш самолет.
Я…
Мне безумно больно, но я должен стать смелым.
Я должен уйти, будто я смелый сейчас.
Нет, не так.
Я должен сейчас уйти, чтобы исполнить ее мечту.
Я же…
Я ей обещал!
* * *
— Папа! Папуля! Ты в порядке или нет? Мне скорую вызвать?
Сдать врача скорой? Придумает же!
Но голос моей малышки вырвал меня из тех мрачных воспоминаний.
— Тогда я побежала скорую вызывать! — припечатала она.
— Что?! — вскочил я с закрытого унитаза.
— Ну, тебе же плохо. Сидишь там долго и молчишь. Вообще меня не слышишь!
Я… ее не слышал? Совсем задумался! Но, впрочем, у меня остался еще кто-то, кого я могу защищать. Хотя б от лишних волнений.
— Погоди же! — я все же в тесный коридор вышел, — В порядке я! В полном порядке я!
И столкнулся с укоризненным взглядом моей малышки.
— Это хорошо, что с тобой все хорошо, — серьезно произнесла она, внимательно смотря на меня.
— Ох уж упрямый ребенок! — сорвалось с моих губ
Сам смутился, что внезапно обругал ее.
— Но я же твоя любимая дочь? — коварно улыбнулась девочка.
— Разумеется, — улыбнулся ей.
Юмэ счастливо рассмеялась.
— Значит, мы полетим на самолете в путешествие?
Остатки моего самообладания улетучились. И я кинулся бегом из дома. Подхватил мой велосипед. Уехал, куда глаза глядят.
От дочки подальше. От жутких ее просьб. Туда, где самолеты не летают. Я не взлечу на самолете ни за что! Я же обещал Камомэ, что в небо мы поднимемся вдвоем! Я только ей обещал. И ничего сделать не смог.
Отъехав далеко от дома, за чертой города остановился. Поднял глаза к небу. Небо сегодня было чистым. Только над этим местом, над этим городом чайки не летали. И к лучшему. Я и ту, умершую, забыть не смог. И я никогда не смогу забыть Камомэ.
Я люблю мою дочь, но я правда не смогу подняться с нею в небо на самолете! Я не хочу с нею взлетать!
— Знаешь, Камомэ… — сказал я тихо, смотря небо, — Иногда мне тоскливо до жути. Ты больше не можешь умереть. Ты уже умерла. Может быть, там ты уже не чувствуешь боли. А я вот все еще живой. Мне до сих пор приходится жить. Но вспоминать о тебе, встречать всплывающие эти воспоминания так больно!
